Сны роботов
Шрифт:
Взгляд Рэлсона опустился:
— Иногда они заявляются ко мне в лабораторию, доктор, и говорят: "Мы не можем, черт побери, избавиться от такого-то и такого-то эффекта, а он ужасно нам мешает. Что делать, Рэлсон?" Показывают мне свои приборы и диаграммы, а я отвечаю: "Это же очевидно. Почему бы вам не, поступить так-то и так-то? Даже младенец в состоянии решить такую задачу". Знаете, потом я всегда ухожу, потому что не переношу удивления, которое появляется на их тупых лицах. Но они снова находят меня и говорят: "Оно работает, Рэлсон. И как вы только догадались?" Я не в состоянии им это объяснить, доктор - вы же не станете рассказывать кому-нибудь, что вода мокрая. Я так ничего и не смог
— Вы хотите вернуться в свою комнату?
— Да.
После того как Рэлсона увели, Блуштейн долго сидел в своем кабинете и размышлял. Его пальцы сами нашли дорогу в верхний правый ящик письменного стола и достали нож для открывания писем. Психиатр начал нетерпеливо вертеть его в руках. Наконец поднял телефонную трубку и набрал нигде не зарегистрированный номер, который ему дал Грант.
— Говорит Блуштейн, - без всяких предисловий начал он. Существует некий историк, который около года назад консультировал доктора Рэлсона. К, сожалению, мне неизвестна его фамилия. Я даже не знаю, работает ли он в каком-нибудь университете. Если возможно его найти, мне бы хотелось с ним побеседовать.
Тадеуш Милтон, профессор истории, задумчиво посмотрел на Блуштейна и провел рукой по седым волосам.
— Ко мне пришли какие-то правительственные агенты, которым я сообщил, что действительно встречался с Рэлсоном, - сказал историк. Однако меня практически ничто с этим человеком не связывает. Если уж быть до конца точным, я разговаривал с ним всего несколько раз, и мы обсуждали ряд профессиональных вопросов, вот и все.
— А как он на вас вышел?
— Рэлсон написал письмо; почему именно мне, а не кому-нибудь другому, я не знаю. Примерно тогда же в одном научно-популярном журнале вышла серия моих статей. Возможно, он их прочитал и поэтому захотел со мной встретиться.
— Понятно. А на какую тему были статьи?
— Размышления о целесообразности циклического подхода к истории. Можно ли утверждать, что каждая цивилизация должна следовать определенным законам развития и упадка точно так же, как и отдельная личность.
— Я читал Тойнби [2] , доктор Милтон.
— Ну, тогда вы понимаете, что я имею в виду.
— Когда доктор Рэлсон консультировался с вами, - спросил Блуштейн, - касалось ли это циклического подхода к истории?
2
Тойнби Арнолд Джозеф(1889 - 1975) - английский историк и социолог, создатель теории круговорота, сменяющих друг друга локальных цивилизаций, каждая из которых проходит аналогичные стадии возникновения, роста, надлома и разложения.
— Хм-м, в некотором смысле. Конечно, он не профессиональный историк и некоторые его представления об исторических и культурных тенденциях звучат весьма драматично... я бы даже сказал вульгарно. Простите меня, доктор, если я задам вопрос, не имеющий отношения к нашему разговору. Рэлсон является одним из ваших пациентов?
— Доктор Рэлсон неважно себя чувствует и находится в моем санатории. Надеюсь, вы понимаете: все, о чем мы тут с вами говорим, строго конфиденциально.
— Естественно. Прекрасно понимаю. Однако ваш ответ многое разъясняет. Некоторые идеи Рэлсона носят иррациональный характер. По-моему, он считал, что существует некая связь между так называемыми культурными скачками и разного рода катастрофами. Действительно, проследить подобные связи удается довольно часто. Величайший национальный подъем иногда совпадает с великими трагедиями.
Да, конечно, такие случаи известны. Сообщества, как и отдельные личности, могут достигать расцвета в периоды жесточайших кризисов, после чего, когда все проблемы разрешены, начинается разложение. Однако доктор Рэлсон - подобное часто происходит со слишком увлекающимися людьми - начал путать причину и следствие, именно здесь ему изменило чувство реальности. Он заявил, что не война и опасности стимулируют "культурные скачки", а как раз наоборот. Утверждал, что всякий раз, когда некое сообщество людей выказывало слишком большие способности и жизненную силу, неизбежно начиналась война, которая исключала возможность дальнейшего процветания.
— Понимаю, - пробормотал Блуштейн.
— Боюсь, я посмеялся над его теориями. Может быть, именно поэтому он так и не пришел на встречу, о которой мы с ним условились. А чуть раньше он с ужасно важным видом спросил меня, не считаю ли я странным, что такая слабая раса, как люди, сумела стать доминирующей на земле, тогда как в ее пользу говорил лишь избыточный разум. Вот тут-то я и расхохотался. Возможно, этого делать не следовало.
— Ваша реакция была совершенно естественной, - успокоил историка Блуштейн.
– Не буду больше отнимать у вас время. Вы мне очень помогли.
Они пожали друг другу руки, и Тадеуш Милтон ушел.
— Вот, - сказал Дэррити, - то, что вы просили: число самоубийств среди ученых за последнее время. Эта информация вам что-нибудь говорит?
— Скорее мне следовало бы задать вам такой вопрос, - мягко возразил Блуштейн.
– ФБР не производило тщательное расследование?
— Тут можно поставить на кон весь национальный долг - они действительно самоубийцы. Ошибка исключена. Расследование проводилось людьми из другого департамента. Количество самоубийств в четыре раза превышает обычный уровень, учитывая возраст, социальный статус, экономическое положение и все такое прочее.
— А как насчет британских ученых?
— Примерно то же самое.
— В Советском Союзе?
— Кто же может ответить на этот вопрос?
– Инспектор наклонился вперед.
– Док, надеюсь, вы не думаете, что Советы изобрели лучи, которые заставляют людей совершать самоубийство? Вот что подозрительно - в наш список попали только те ученые, которые занимаются ядерными разработками.
— В самом деле? Может быть, тут нет ничего странного. Ядерные физики, вне всякого сомнения, страдают от чрезмерных нервных перегрузок. Впрочем, трудно говорить об этом с уверенностью, не исследовав данный вопрос самым тщательным образом.
— Вы хотите сказать, что они жертвы собственных комплексов? устало спросил Дэррити.
Блуштейн состроил гримасу:
— Психиатрия в последнее время стала слишком популярной. Все говорят о комплексах, неврозах, психозах, маниях и тому подобном. То, что у одного человека вызывает комплекс вины, на другого действует как снотворное. Если бы я мог поговорить с человеком, который находится на грани самоубийства, возможно, мне удалось бы разобраться в причинах его критического состояния.