Сны Синего Города
Шрифт:
– Ну почему она всегда так?
– Как – так? – заинтересовался Тээм.
– Ну, понимаешь, она не радуется. Сотни человек, обитатели этого замечательного города, а поверь мне, я уже успел увидеть немало городов, считают себя счастливейшими людьми на земле. Особенно те, кто, как и я, смог вырваться с Материка. Они спокойные, улыбаются друг другу и просто рады тому, что они находятся там, где могут выразить себя и быть услышанными.
– А радоваться разве обязательно? – спросил Тээм. Мартин озадаченно взглянул на него.
– А как же еще? Ведь тут так клево! Мне кажется, здесь все это делают. Смотри, почки распускаются – классно. Свежим кофе, смешанным с ветром, тянет с набережной – классно. Торговцы на рынке перекрикиваются, ловят туристов – живо, классно, по-настоящему все!
– Только вот взаправду ли по-настоящему? – задумчиво проговорил Торговец Мелочами и умолк на несколько секунд. Затем продолжил: –
Мартин непонимающе смотрел на него.
– Она нужна Городу. Это место не могло бы быть настолько пронзительно радостным без нее. Она его печаль, его ностальгия по несбывшемуся, завершающий элемент паззла полноты и неоднозначности жизни. Она напоминание всем жителям о том, что живым можно и нужно быть и в грусти, и в страдании. Возможно, тебе только предстоит это узнать…
Тээм с нежностью посмотрел на постепенно растворяющийся в тени деревьев худощавый силуэт девушки и погрузился в воспоминания. Он знал Марту еще девочкой. Она часто заходила в его белую хижину и, как многие до нее, в обмен на морские безделушки отдавала сны. Тревожные сны, про отчима и маму. В ее грезах отчим, в жизни лысеющий безобидный клерк среднего возраста, представал коварным монстром, забирающим жизненные силы у всех невинных существ, которых встречал на пути. Семья Марты сбежала от отца-тирана – они с матерью часто ругались, а маленькая Марта пряталась от скандалов в кладовке и в своем воображаемом мире. Она-то и узнала первая про Синий город от подружки и загорелась желанием посмотреть на него хоть одним глазком. Долго уговаривала маму, молодую целеустремленную женщину, поехать на экскурсию. А как только ее подошвы впервые коснулись облупленной васильковой краски на мостовой Круглой площади, и вовсе захотела остаться. Но вернуться удалось лишь через пару лет, когда мама снова вышла замуж и какое-то время казалась счастливой, погрузившись с головой в работу и новые отношения. А Марта продолжала грезить, теперь уже о первых лучах солнца, ласкающих синие стены и черепичные крыши, о пропитанных морской солью шелестящих на ветру листьях. Она начала рисовать… По всей их крошечной квартирке копились стопки листов со сказочными сюжетами. Солнце, выложенное из разноцветных камней в центре Круглой площади. Разномастные горшки с цветами на лазурной стене. Касающиеся друг друга руки из окон напротив на Кольцевой улице. Синий кобальт и ультрамарин постоянно были в ходу. Изо дня в день всеми правдами и неправдами Марта уговаривала маму переехать, но та строила успешную карьеру на Материке и никуда не собиралась. Ее жизнь складывалась замечательно, а девочка дневала и ночевала в кладовке, завешанной от пола до потолка ее мечтами о чуде. Иногда Марта наказывала себя – царапала пером, а потом и лезвием, свои тонкие запястья и подушечки пальцев. Однажды, во время очередной экскурсии, они с мамой снова оказались в хижине Тээма. Маме Марты, очевидно, все творящиеся здесь чудеса казались бессмыслицей – в тот момент, когда она со скучающим видом разглядывала длинные полки, заставленные сокровищами моря, и изо всех сил демонстрировала дружелюбие, Тээм не выдержал и спросил: «А вы знаете, что ваша дочь травмирует себя?» – «Конечно, – спокойно ответила та. – Это переходный возраст. Плюс отец у нее был не сахар. Перерастет.» Женщина смотрела на него с наигранной улыбкой, но без особого интереса. Она хотела казаться позитивной и преуспевающей, но из-под маски беззаботности проглядывала растерянность. «Отпустите ее, пожалуйста. – неожиданно произнес он. – Ее картинки нужны Городу. Здесь ей будет хорошо. Ведь когда она калечит пальцы, она не может рисовать…»
И однажды Марта, уже почти девушка, осталась в Городе, предоставленная сама себе и своим рисункам. «Ты подарила мне Луну и звезды», – часто шутил Тээм. Одну из стен его лавочки с мелочами украшал трогающий до глубины души вид с того самого пирса, искусно выполненный масляной пастелью. Заезжие туристы постоянно интересовались, сколько снов стоила работа, но он всегда отвечал, что рисунок не продается.
Янина
Янина сидит в кресле, обхватив себя руками, и смотрит в одну точку. Со стороны может показаться, что у нее сильный стресс, но на самом деле она просто искала способ занять руки, чтобы не броситься что-то делать по дому. Дел каждый день накапливалось немало: стирка, уборка, сборы младших детей в школу, обед на ее большую дружную семью из пяти человек, да, еще же она обещала Томасу напечь к вечеру сладких булочек с корицей, и даже уже с вечера замесила пышное тесто. Оно как раз должно было подняться в кладовке, осталось только сформировать булочки, обильно посыпать сахаром и корицей… Эх.
Но теперь, когда эта веселая гурьба разбежалась по своим важным делам, кто на работу,
Янина смотрит внутрь себя, и руки ей не мешают. Она сосредоточенно дышит, внимательно слушая каждый вдох и выдох. Хорошо бы сейчас отправиться в гости к Элле, поболтать о том о сем, шепчет ей внутренний голос. До ее дома всего несколько минут ходьбы, да и погода прекрасная. Но нет. Сейчас время Янины и ее уютного кресла.
Хорошо бы заняться вязанием, ты же любишь вязать, подсказывают руки, отчаянно ищущие себе занятие. Вон и спицы лежат, и пряжа. Делай то, что любишь, и тебе не придется работать ни единого дня в жизни, вторит навязчивым мыслям заголовок из какого-то глянцевого журнала, купленного в киоске на набережной. Янина любит вязать, она делает это просто так, безо всякой цели – на полке в кладовке примостился длиннющий шарф цвета яичного желтка, который был начат уже пару лет назад, и конца этому шарфу нет, потому что он не для того чтобы носить, а чтобы вязать. Когда-нибудь я украшу его цветами из красной пряжи, думает она, и сразу же гонит эти мысли прочь, потому что они отнимают ее драгоценное время и сбивают с погружения в Себя. И продолжает дышать.
Спустя несколько минут во внутренний диалог вмешиваются ноги, напоминают о том, что нужно двигаться и быть в форме, иначе как успеешь за самым свежим сыром к обеду – торговцы ждать не любят. Муж Янины держит лавку с тканями на Торговой улице и приносит с работы разные истории, и ей не понаслышке известно, насколько это капризный народ. Нехотя Янина выбирается из кресла и подходит к зеркалу, чтобы рассмотреть себя получше. Встречается взглядом с молодой симпатичной женщиной, лицо которой делают еще милее обрамляющие его темные короткие кудряшки, да еще и милые ямочки вокруг рта так и располагают к улыбке. Серо-голубые глаза с солнышками посреди зрачка, круглые, как у совенка, устало смотрят прямо на нее.
Внезапно ее взгляд цепляется за незнакомую вещицу на полке: среди десятков детских книг, поделок и статуэток из очень давних путешествий выделяется довольно безвкусная фигурка морячка, выполненная то ли из дешевого искусственного камня, то ли вовсе из пластика. «Ну и бяка, думает она. – Дети что ли притащили откуда-то». Тянется к фигурке, чтобы убрать ее подальше, и вдруг замечает добродушную плохо прокрашенную улыбку маленького человечка. Кое-где слезла краска, и вроде бы молоденький обладатель улыбки кажется из-за этого сильно старше своего предполагаемого возраста. Безвкусица, но с какой-то своей историей. Морячок застыл в непринужденной позе, подбоченившись и выставив ногу вперед, и лукаво подмигивает своей новой невольной хозяйке. На круглом животике наполовину стерлись полоски, но алая матросская шапочка будто светится ярче всех других цветов наряда. Ну что ж, вполне милый образ. Ладно, живи пока. Вернемся к зеркалу.
– Ну что ты разнюнилась, – добродушно говорит Янина своему отражению. – Наденем-ка полосатый свитер.
С этими словами она лезет в шкаф, до отказа забитый одеждой для всей семьи, в поисках любимой вещицы в широкую черно-белую полоску. Этот свитер всегда выручает. Да где же он, наверняка скрыт под ворохом мятых нарядов, гладить она все же не успевает. Незаметно для себя Янина вываливает все содержимое шкафа на пол и продолжает свой маленький квест. Вот и знакомые полоски, обнаруживаются почти на дне этой кучи. Она натягивает свитер, с удовольствием ощущая телом его приятную мягкость. Вслед за верхом подтягивается и низ: темно-синие домашние брюки. И очки, еще очки! В неведомом ранее каком-то подростковом задоре она бежит к рабочему столу и снимает с полки чехол. Вжик молнией, и вот у нее в руках драгоценная ярко-красная оправа с простыми круглыми стеклами, это ее очки-настроение с незапамятных времен.
Теперь отражение в зеркале озорно подмигивает женщине и радостно потирает ручки: тааак, что бы еще полезного сделать? В считанные минуты куча одежды с пола превращается в ряд аккуратно развешанных на плечики нарядов. Несколько выцветших маек отправляются в мусорку. Так, теперь цвет, больше цвета! Не помня себя, Янина бежит в кладовку, тащит оттуда огромный ящик с красками, приготовленных еще осенью для росписи горшков во дворике. Действительно, почему бы не сейчас, покрашу, а пока буду ходить за сыром, краска уже высохнет.