Сны. Начало
Шрифт:
Бруно снова налил по стаканчикам настойки и Седрик с приятелем выпили.
– Так вот… Когда весть о захвате Лиры дошла до барона, он, конечно, поспешил вернуться в замок. Но… Тут вскорости и эти подоспели. Причем шли они не здесь, через нас, не южной дорогой, а северной, напрямик от Лиры. Мы все это узнали уже после… Когда Гавасий тебя сюда притащил. Родичи твои сражались упорно, смогли здорово проредить эту толпу пришлых. Но… видно и в замке кто-то был, тот, кто поддался на обещание награды. В общем… Как Гавасий рассказал, что когда ворота пали, когда стало ясно, что и донжону осталось немного,
Бруно пробурчал:
– Ну, маркграф-то положим – человек неплохой. Тут нам повезло – дельный, рассудительный и воин не из последних.
Плехов задумался – а как он должен себя повести по поводу услышанного? Ну там… Задуматься, опечалиться? Гейс какой-нибудь взять на себя?
«Вот услышал я сию печальную повесть – и что? Кто были те люди, которые погибли там, в замке моего, вроде как, деда? Мои близкие? Вообще никаких чувств я по этому поводу не испытываю! А Кан, на моем месте как бы поступил? Да хрен его знает. Но вряд ли выразил бы сыновнюю печаль и жажду мести. Пацан себя осознал три дня назад. Какой дед? Какая месть? Тут бы разобраться – кто, что и зачем!».
– К чему я все это рассказываю, Кан? К тому, что тебе двенадцать лет. У аристо – это возраст первого мужания. То есть тебя уже можно женить, ты должен принести присягу сюзерену, то есть – принес бы… своему деду. Ты, в случае смерти старших родичей, можешь признаваться наследником. То есть… не знаю, как правильно объяснить! Ладно, это оставим Филипу. Времени прошло достаточно, все это было не вчера. Но в столице нордлингов по-прежнему очень не любят. Если какая-нибудь сволочь сообщит туда… К примеру, в ожидании неведомой награды, что, дескать, внук барона Бергсона, владетеля Пристепья жив.
– Пристепье – это так баронство называлось! – вмешался с разъяснениями Бруно.
– Да. Так вот… не думаю, что до нас кому-то есть большое дело, там – в Сентране, в Лютеции, но чем нечистый не шутит, пока Мелькор спит? Потому ты отныне – Кнут Берг, мой дальний родич из Саксонии. Понял?
Плехов кивнул.
– Ты, Бруно, дай указание девкам – пусть подберут парню какую-нибудь одежду поприличнее. Негоже свободному и небедному расхаживать в сером или некрашеном. Он не крестьянин, не виллан, и не упырь из Серых братьев. Если не найдут, надо заказать Найде, в Заречье. Та сошьет быстро и добротно.
Толстяк кивнул, соглашаясь.
– Жить ты будешь в мансарде, как Агнесс предложила. Я уже распорядился, чтобы тебе комнату приготовили.
Бруно захохотал:
— Это – вот этого-то подрастающего нордлинга, да в мансарду, к девкам?! Как хорька в курятник?
Седрик отмахнулся:
– Ничего страшного, с них не убудет! Сами же и предложили.
Старик тоже засмеялся, чуть подумав:
–
– А чем мне заниматься? Что делать? Не могу же я просто сидеть сиднем? – спросил Плехов.
– Заниматься ты будешь с Филипом. А когда тот в отъезде… Помогай, как раньше и делал. В таверне, да во дворе – всегда работы полно! А потом… потом – видно будет. Слишком уж для нас неожиданным стало твое выздоровление. Да уж… неожиданным.
Толстяк покосился на Плехова, и цыкнул что-то непонятное Седрику.
– Да! Чтобы ты ничего не подумал… На нас с Бруно. Гавасий, когда пришел и тебя принес, оставил нам на сохранение деньги, которые ему барон вручил. Деньги не огромные, но и не малые, лежат они в сохранности. Насчет этого – даже не беспокойся! Как надумаем, что с тобой и как – отдадим сразу, если сам другого не решишь! Ладно, парень, иди отдыхай! А я сегодня наговорился уже – сколько за год не говаривал!
Эпилог
Евгений, в чем мать родила, сидел за стойкой своей кухни и с удовольствием потягивал крепкий кофе. Из ванной сюда же вышла одетая в его рубашку Юлька, взяла у него из руки чашку, сделала глоток:
– А на меня почему не сварил?
– Откуда же я знаю, сколько ты еще в ванной пробудешь. Остыл бы – снова я виноват! – возразил Плехов.
– Тогда вари сейчас! – потребовала подруга.
«М-да… я вари ей кофе, а мой она забрала и сейчас преспокойно попивает его!».
Когда кофе был готов, он спросил:
– Коньяка плеснуть?
– Угу, плесни! А у тебя то мороженое еще осталось? – поинтересовалась женщина.
– Сейчас посмотрю в холодильнике…
Был поздний вечер пятницы, и они планировали посвятить выходные друг другу.
– Может завтра в Яузу съездим, на лошадках покатаемся? – прихлебывая кофе, обильно сдобренный коньяком, вкушая мороженное, с удовольствием прижмуривалась Юлька.
– Так у тебя же ничего нет с собой!
– Ну и что? Пораньше встанем, прокатимся до меня, я переоденусь и рванем! – тряхнула вороной гривой красотка.
Плехов улыбаясь, любовался подругой:
– Да как скажешь, красавица! С тобой – хоть куда!
Юльке явно понравилось услышанное, и она весело подмигнула Евгению.
– А уже в воскресенье поваляемся в кровати подольше, да?
– Так и сделаем! – кивнул он.
Они втроем сидели в кабинете Карпова и молчали. Алла была несколько озадачена и немного сердита. Карпов задумчиво глядел в окно, а Плехов лениво развалившись на диване, поглядывал то на одного, то на другую.
– М-да… неожиданно получается. Неожиданно. Две ветки и обе – очень перспективные. Здесь может получится такая серия, что – пальчики оближешь, да, Аллочка? – наконец повернулся к ним Карпов.
Женщина недовольно дернула головой, фыркнула:
— Вот зачем все было усложнять, Владимир Семенович. Я согласна, что две ветки – много лучше, чем вообще ни одной. Но все же одна – более стабильна, и нет вероятности скачков между ними.
– Ну-у-у… согласен с тобой, Алла. Но ведь две – это же такая вариативность интересная может выйти!