Со мной не соскучишься
Шрифт:
Я опять напрягла зрение, и (о, радость!) предметы, которые мне удалось разглядеть, обрели резкость, и я увидела себя в огромном зеркале на стене. Да, это была я, в кареновском изумрудном платье, порядком измятом, похожем на увядший листок.
В дверь бесцеремонно просунулся парень с более чем сомнительным прозвищем Мальчик и, криво ухмыляясь, заявил:
— Если хочешь есть, иди на кухню.
Сделав столь заманчивое предложение, он исчез, не дожидаясь ответа.
Я встала и в своем увядшем платье поспешила на зов Мальчика. Чего мне это стоило, не поддается описанию.
Квартира,
— Декаданс какой-то, — бормотала я, пытаясь найти ванную и обнаруживая за очередной дверью то кабинет с библиотекой, то бильярдную.
Но когда я все-таки нашла ванную, то сразу поняла, что это мечта эстета-самоубийцы. Голубая ванна была словно создана для того, чтобы, полоснув по венам краем разбитого бокала, исступленно наслаждаться видом собственной крови, которая стекает в воду. Я так живо представила себе эту картинку, угодливо подсунутую разгулявшимся воображением, что меня взяла оторопь. Пожалуй, Карен все-таки имел кое-какие основания считать меня извращенкой.
От мыслей о Карене тоскливо засосало под ложечкой. Я вздохнула, повернула кран и обреченно опустила голову под струю холодной воды.
Кухня выглядела более обжитой, возможно, благодаря присутствию в ней одушевленного лица — сопливого зануды Мальчика. Он сидел на стуле и читал книжку в цветной обложке, очевидно, смакуя какой-нибудь очередной дешевый мордобой, или только делал вид, что увлечен чтением. Потом, не глядя на меня, равнодушно поставил на стол тарелку с застывшей яичницей — можно было подумать, что изжарили ее по меньшей мере неделю назад. Аппетита она не вызывала, впрочем, в тот момент я бы побрезговала даже осетриной в собственном соку.
На мой отказ вкусить яичницу Мальчик безразлично пожал плечами, показывая всем своим видом, что нисколько не обеспокоен моими проблемами. Неожиданный приступ слабости заставил меня присесть, я положила руки на стол и задержала дыхание, стараясь усмирить разбушевавшееся сердцебиение. Когда я подняла глаза, передо мной стояла початая бутылка коньяку и рюмка. Единственная! Все ясно: Мальчик, конечно, стопроцентный трезвенник. Ох уж эта современная молодежь! Половина юнцов пьет что попало, остальные — ничего, кроме молока. Мальчик явно относился к последним — правильный образ жизни, карате-марате, ниндзя доморощенный!
Я плеснула коньяку в рюмку:
— Твое здоровье!
Он только презрительно скривился, не отрываясь от книжонки. Что он там читал, интересно? Впрочем, какая разница? Уж точно не «Анну Каренину».
В прихожей хлопнула дверь, и Мальчик, небрежно отбросив свое чтиво, рысью понесся
Рюмка соскользнула со стола и, ударившись об пол, брызнула коньяком и разбилась. А может, книжка здесь ни при чем, просто о себе напомнил банальный похмельный синдром? Голова у меня закружилась, и я провалилась в состояние, близкое к обморочному. Я хорошо знала это ощущение, когда в ушах начинает звенеть, сначала тихо, назойливым комариком, потом громче, громче, и вот на тебя уже с воем обрушивается тяжелый бомбардировщик…
В ноздри ударил терпкий запах дорогих сигарет и морозного дня. Оказывается, меня не раздавило, я даже не упала, я по-прежнему сидела за столом, а напротив — Рунов. Мальчик с деланным равнодушием подпирал кухонную дверь. Передо мной на столе стояла какая-то коробка, которую омывала робкая струйка пролитого мной коньяка. Значит, прошло совсем немного времени, какие-то мгновения.
— Я не алкоголичка, — сказала я зачем-то.
— Я знаю, — мягким, ровным голосом отозвался Рунов.
Мальчик откровенно хмыкнул и скрылся за дверью, давая понять, что не желает слушать столь откровенную ложь. Свою дурацкую книжку он захватил с собой.
Рунов кивнул на коробку:
— Я тут купил туфли… Уж не знаю, подойдут или нет.
Он снял крышку: внутри лежали черные кожаные туфли. Просто черные кожаные туфли. Я сглотнула слюну, потому что над ухом снова стал набирать скорость бомбардировщик. Когда это ощущение прошло, я пошевелила босыми, в одних чулках, ногами и с трудом разлепила сухие, как бумага, губы:
— Спасибо.
— Не за что. Хотел еще купить что-нибудь из одежды. Но уж в этом я стопроцентный болван, побоялся попасть впросак. Думаю, сгодится и это. Короче, собирайся.
Я оцепенела, впившись взглядом в его лицо, а оно словно и не таило в себе угрозы, асимметричное, немного вытянутое, с приподнятыми дугами бровей, спокойные, изучающие глаза и яркие, точно у девушки, губы. С этих-то губ и слетело неумолимое «собирайся». Значит, он просто-напросто выставлял меня. Постой-постой, кареновский план был под угрозой, ну и черт с ним, с кареновским планом. Но что же тогда будет со мной и моей квартирой в тихом центре?
— Собирайся-собирайся, — повторил он. — Ты забыла, о чем мы говорили вчера? Кажется, я нашел для тебя роль. Молодой режиссер, не буду рассказывать тебе, как я с ним познакомился — слишком долгая история, — снимает фильм. Короче, ему нужна актриса. Едем сейчас же на кинопробы, заодно попробую себя в качестве продюсера. Эй, Мальчик! — крикнул он, обернувшись. — Заводи драндулет!
Я была настолько ошарашена неожиданным предложением, что даже не нашла подходящих возражений. К тому же перед моим мысленным взором все еще маячила красная от злости апоплексическая физиономия Карена, и я буквально каждой клеточкой предчувствовала его скорую расправу в случае моего провала. Поэтому сперва я испытала облегчение, а потом ужас.