Со мною в ад

Войнов Кирилл

— Сестра Колчева, вы не знаете, почему закрыта душевая? Кто моется там в это время?

Сестра Колчева с удивлением глянула на коллегу, пожала плечами и пошла дальше. Вокруг нас уже собралась группа больных, привлеченная криками Ташева. Захариева подергала закрытую дверь душевой, постучала.

И тогда я рванулся вперед. Что меня толкнуло? Какое-то тревожное чувство возможной катастрофы? Я резко отстранил Захариеву, схватился за ручку и с силой налег на дверь. Она была явно закрыта изнутри не на ключ, а на задвижку. Я стукнул

кулаком по двери и еще сильнее уперся в нее плечом. Задвижка отскочила, дверь слегка поддалась. Но открыть ее мешало что-то мягкое, тяжелое. Я еще раз нажал на дверь, «мягкое» отодвинулось, и мы ринулись вовнутрь.

Здесь было светло, окно открыто настежь, а на полу лежала она. Бледное продолговатое лицо с высоко поднятыми скулами, тонкий правильный нос, побелевшие губы, черные дуги бровей над большими мягкими веками и длинными ресницами, уложенными на щеки будто на подушки, разметавшиеся темно-русые волосы, а на тонкой шее — обрывок пояска от халата. Какая красивая женщина…

— Господи, ты зачем делаешь такие глупости, Невена, ты что?! — запричитала сестричка; присев на корточки, она схватила голову больной и прижала к своей груди.

— Не трогай! — крикнул я — сработала профессиональная привычка криминалиста, будь она неладна.

— Но ведь она жива! — Девушка уже терла виски Невене и похлопывала ее по бескровным щекам. Она лучше моего разбиралась в том, перейдена ли хрупкая грань между двумя мирами, или человек еще по эту сторону и нуждается в срочной помощи.

— Ну-ка, помогите! — Будто услышав мои мысли, доктор Ташев уже поднимал Невену. Ему подсобляла Захариева, на зов прибежали еще сестры и нянечки, у двери в коридоре уже стояла каталка, Невену положили и быстро повезли куда-то.

Я остался один. Створки окна были широко раскрыты — может быть, она хотела броситься вниз (с девятого этажа…), но в последний момент испугалась. За дверью валялся низкий деревянный стульчик, пропитанный влагой, над дверью проходила труба парового отопления, и на ней я увидел обрывок того самого пояска от больничного халата. Счастье великое, что поясок был сшит не из сплошного куска материи, а из двух половинок, и шов не выдержал тяжести тела Невены.

Я вышел из душевой, миновал весь коридор, где еще толпились больные (сестры безуспешно пытались загнать их в палаты), и в кабинете Ташева быстро набрал нужный мне номер.

— Попросите к телефону Томанова.

— Его нет, — прозвучал краткий ответ.

— Когда будет?

— Не знаю, — еще резче ответили мне, и я понял — сейчас на том конце положат трубку.

— Это говорят из министерства! — тоном, не допускающим возражений, заявил я — и подействовало.

— Он… Он звонил и сказал, что ему разрешили не приходить сегодня… У него есть причины… Может быть, какое-то задание. — Коллега явно пытался защитить прогульщика, но я избавил его от необходимости врать дальше.

— Благодарю! — и положил трубку.

Я

позвонил начальнику оперативной группы и дал подробное задание сегодня же до вечера обнаружить Гено Томанова и доставить его ко мне. Дома, на работе, у Данчо в автосервисе — где угодно! Кажется, меня поняли.

Его привели в шесть тридцать. Нашли именно у Данчо. Я ждал в кабинете.

— Что случилось? — спросил он, едва переступив порог. Судя по выражению его лица и голоса, он был встревожен и, пожалуй, даже испуган.

— А? Ничего не случилось. Садитесь.

Я старался успокоиться, но давалось это мне с трудом. Во-первых, я был твердо убежден, что поступок Невены был безусловно связан с его утренним посещением, и раздражение, накипавшее во мне с каждой минутой, готово было в любую секунду прорваться наружу. Ну а во-вторых, почему я должен ради этого типа сидеть здесь допоздна, у меня были гораздо более приятные перспективы провести вечер…

— Я не понимаю, товарищ следователь, сколько раз вы будете вызывать меня? — тут же перешел в наступление Гено, подбодренный моим спокойным тоном. — Если вы думаете, что у меня кроме этого нет дел, то вы очень ошибаетесь. По-моему, я рассказал вам все подробно, и вам должно быть яснее ясного…

— Вот тут наши представления о вещах расходятся, — прервал я его. — Нам, наоборот, кажется, что в ваших показаниях, да и в вашем поведении тоже, очень много неясного, и это мы сейчас, с вашей помощью конечно, попытаемся прояснить.

— Опять?

— Да, опять!

На этот раз я вынул блокнот из ящика и положил его перед собой. Маневр удался — Гено со страхом посмотрел на блокнот, потом на меня.

— Но вы садитесь, садитесь! — настойчиво напомнил я ему. — Итак: во время наших с вами прежних встреч вы ни словом не обмолвились о ваших интимных отношениях с Антоанетой Пановой…

Он помедлил.

— А вы меня об этом не спрашивали… И потом, я думаю, это не ваше дело — вмешиваться в интимные отношения людей…

— В принципе вы правы, но в этом конкретном случае вопрос приобретает особый смысл.

Он снова помолчал, глядя куда-то в сторону.

— Это все в прошлом… Уже два года, как я уладил семейные отношения и больше такими делами не занимаюсь.

— А заявление о разводе? Тоже входит в понятие — «уладить семейные отношения»?

На этот раз его молчание было особенно долгим.

— Не было этого, — произнес он медленно и тихо. В голосе его была некоторая неуверенность.

— Это не так трудно установить! — отпарировал я, пристально глядя на него.

— Такого заявления нет, — повторил Томанов, выдержав все же мой взгляд.

А я так и не успел проверить — есть ли заявление, поверил Зорке…

— Четырнадцатого числа этого месяца, вечером, — продолжал я, быстро перейдя на другую тему, — то есть за день до… несчастья, у вас были гости. Кто к вам приходил?