Со спичкой вокруг солнца
Шрифт:
— Я люблю тебя, Наденька!
Бедная Наденька, она искренне верила, что эту ласковую фразу сочинил ее Витенька для нее одной, и из-за этой фразы она быстро забыла о только что доставленной ей неприятности.
Но вот подошли к концу пять резервных минут, дверь в столовую приоткрылась, в дверях показался красивый, благоухающий Виктор и сказал:
— Я приду в одиннадцать, прощай.
Хлопнула дверь парадного.
— А вы разве не пойдете в лекторий? — спросил я Наденьку.
— Я пойду, но позже, — ответила Надя и стала торопливо убирать со стола.
Но
— А ты зря не была в клубе, — сказал он. — Лектор приехал из области знающий, да и ребята из райкома спрашивали про тебя.
Выпив на ночь стакан молока, и закусив его куском пирога, Виктор поцеловал жену в лоб и сказал:
— Смотри, Наденька, отстанешь ты от жизни.
Утром следующего дня, когда муж встал и оделся, Надя уже ушла на работу. Председатель районного комитета физкультуры сел за завтрак, заботливо приготовленный ему женой. Он лениво ковырнул вилкой в тарелке и сказал:
— Моя мать готовила запеканку не так. Ту с пальцами можно было съесть.
— Ваша мать была раза в три старше и опытнее, — сказал я.
— Дело не в возрасте. Не тому учат девчат в наших десятилетках. Алгебра, физика… — иронизировал Виктор. — А им надо читать лекции по домоводству и кулинарии.
— Э… молодой человек, а вы, оказывается, феодал!
— Ну, вот уже и ярлычок привешен, — обиделся мой хозяин и вышел в переднюю.
Но не прошло и минуты, как он, обозленный, влетел обратно в комнату:
— Вот вы заступаетесь за нее, а она, изволите видеть, даже калоши не вымыла!
— Кому, вам или себе?
Виктор смутился, но ненадолго:
— Пусть моет не сама, но организовать это дело — ее обязанность. Мне же некогда. Я спешу на работу.
— А она разве не спешит?
— Вот я и говорю, раз она тоже спешит, пусть встанет на час раньше и проявит хоть какую-нибудь заботу о муже.
— На час?
— Что же тут удивительного? Моя мать вставала раньше меня не на час, а на два.
Мне хотелось схватиться с этим барчуком напрямую, но я сдержался и сказал:
— Зря вы расстраиваетесь из-за всякой мелочи.
— Домашний уют не мелочь! — вскипел Виктор. — Я в день по двадцать человек принимаю. Меня нельзя раздражать пустяками. А ей хоть бы что. Она знай нервирует!..
— На такую жену, как Надя, грех жаловаться. Она из-за вас отказалась от всего: и от подруг, и от спорта, и от пения.
— Пусть поет, я не запрещаю.
— Но вы и не помогаете ей! Для того чтобы жена пела, она должна видеть в муже не повелителя, а товарища.
— Это вы, собственно, о чем?
— Да хотя бы о тех же самых калошах. Возьмите и помойте их. И не только себе, но и ей тоже. Попробуйте хоть раз подмести комнату, принести воды из колодца.
— Ну нет, увольте! Я с ведрами ни за что не выйду на улицу.
— Почему?
— Это может унизить мое мужское достоинство.
— Да
— О, вы не знаете, какое на нашем дворе отсталое общественное мнение!
Разговор с председателем районного комитета физкультуры оставил весьма неприятный осадок, и, хотя два следующих дня я провел в колхозах и набрался новых впечатлений, образ бедной Наденьки нет-нет да и возникал перед моими глазами. Наконец я не выдержал и сказал секретарю райкома комсомола:
— Знаете, а мне совсем не нравится этот самый «душа общества».
— Почему?
— Взгляды у него отсталые.
— Ну, это вы зря! Жильцов активно участвует во всех культурных мероприятиях. Он аккуратно ходит в лекторий, регулярно читает журналы, газеты…
— Значит, плохо читает. И уж если разговор пошел о людях отсталых, то я бы на месте райкома адресовал свои претензии не Наденьке, а ее супругу.
1949
ЗА КУСОК ПИРОГА
Отцу Василию прислали из епархии «Волгу», новую, светло-голубую. Благочинный нажал пальцем на сигнал, послушал пение автомобильного гудка и сказал:
— Хорошо!
Отцу Василию хотелось сесть за руль, проехаться по улицам райцентра… Но чтобы проехаться, нужно было уметь водить машину. А епархия, к сожалению, не создала еще кружка для обучения автоделу лиц духовного звания. Записаться же на курсы, организованные при Доме культуры, благочинному не позволял сан.
И вот в повестке дня церковного совета появился вопрос о найме водителя. Наем затруднялся тем, что среди прихожан Михайловки не было ни одного человека, разбирающегося в моторе внутреннего сгорания. Такового нужно было искать, соблазнять, переманивать! А где?
В райцентре было три автобазы: республиканского, областного и местного значения. Отец Василий закинул удочки во все три, а дабы клев был дружнее, зарплату церковному шоферу он назначил в полтора раза выше обычной. Прошел день-два, а клева нет. Среди ста сорока водителей трех баз не нашлось ни одного, кто прельстился бы жирной церковной наживкой.
Конечно, лишняя десятка не помешала бы каждому; но кривить из-за нее совестью, помогать отцу Василию наживать деньги на невежестве ближних? Да бог с ними, с церковниками и их деньгами!
Мы сказали, ни одного… Один все же нашелся. Прельстился. И не то чтобы этот один был человеком старой закваски. Нет! Георгий Шайдаков был не темнее, а жаднее других, поэтому достаточно было только батюшке прибавить еще одну пятерку к зарплате своего будущего водителя, как силы сопротивления в слабой душе этого водителя надломились. Любовь к денежному знаку превозмогла чувство стыда и неловкости, и Шайдаков отправился в дом отца Василия для переговоров. Хозяин пил в саду чай и пригласил гостя к столу, Тот поблагодарил и остался стоять. «Скромен, — думает хозяин, — и ростом хорош, и ликом богоприятен. Жалко только, молод».