Со святой верой в Победу (сборник)

Автор неизвестен

Военные действия в обороне продолжались, не прекращаясь ни на минуту. Не буду рассказывать про отдельные операции, их предпринималось немало, к сожалению, без заметного результата, не мне судить почему. Наши "катюши", в которые мы все были влюблены, делали свое дело. Их преимущество - в массированном огне по переднему краю противника. Один залп дивизиона - и с направляющих вздымаются вверх сразу 64 мины, по 16 с каждой установки. Не раз мне представлялась возможность наблюдать их разрывы (с нашей стороны, разумеется). Даже в часы артподготовки "катюшинские" резко выделялись среди других этаким каскадом ярких высоких вспышек. Можно представить, каково быть там, под огнем. К тому же "катюшинские" залпы воздействовали на психику противника: лишь загудела установка, в воздух поднимаются этакие головешки с огненными хвостами; мины видны глазом на всем протяжении полета. Даже тут, у себя, появляется ни на что не похожее ощущение, а

каково тем, в кого летят. Особый эффект "катюши" имели, когда выходили на прямую наводку: по накатанной дороге боевая установка с опущенными горизонтально направляющими выскакивала на передовую, давала залп: пехотинцы под эту "музыку" поднимались и шли в атаку.

В наступлении

В январе 1944 года, наконец-то, и наш фронт перешел в наступление. Это был первый из десяти ударов наших войск, разработанных на этот год Ставкой Верховного Главнокомандования. Ставилась задача прорыва фронта на Новгородско-Лужском направлении. Подготовка велась основательная. На исходные рубежи были стянуты войска и боевая техника, подразделениям были поставлены конкретные задачи.

Наступление началось мощной артподготовкой, которая длилась около часа. Наши "катюши", в том числе установка, которой командовал я, дали в тот час четырнадцать залпов по заданным целям. Казалось, этот темп не укладывается ни в какие нормы времени. К концу часа взмокли от пота, но справились. Шутка ли - перезарядить установку менее чем за четыре минуты! Бойцы отделения по одному взваливали тяжеленную мину на плечо и бегом тащили ее к машине. Тут поджидал каждого я, подхватывал у него мину, вставлял ее выступ в паз и вталкивал снаряд в направляющую до упора. Наступал момент садиться в кабину к пульту, бешено крутить его ручку. Не скрою, сердце пело каждый раз, когда сквозь пламя видел улетающие вдаль "головешки". И скорей из кабины к пакету направляющих - начинать все сначала. Радовался, что моя БМ-13 была смонтирована не на "студебекере", а на ЗИС-6, его приниженная посадка больше подходила для моего невысокого роста, легче было перезаряжать установку. Очень помогла предварительная подготовка к залпам: машины на огневой заранее были поставлены так, что наводка на другую цель (ее сменяли дважды) осуществлялась только поворотным механизмом, без перемещения с места. Самое главное, снаряды загодя поднесли и сложили на землю боекомплектами, насколько было возможно ближе, до минимума сократив расстояние их подноски во время стрельб. И все равно измотались за этот час, устали как никогда. Только с нашей боевой машины в логово противника ушло 224 мины, а всем полком было выпущено 2588 снарядов.

Артподготовка возымела действие - глубоко эшелонированная полоса препятствий немецкой обороны, созданная за два года, была разрушена, наши войска прорвали ее и за считанные дни, с 14 по 20 января, не только окружили, но и освободили Новгород. Мне так и не удалось попасть на его улицы, наши боевые порядки прошли стороной. Полку тогда присвоили наименование "Новгородский". Некоторое время спустя перед строем многим из нас вручали награды. Сознаюсь, не смог сдержать легкую дрожь в коленках, когда командир полка прикреплял мне на грудь медаль "За отвагу".

В дальнейшем полк и наш дивизион в составе Волховского, 3-го и 2-го Прибалтийских фронтов по-прежнему перебрасывали из одной армии в другую, туда, где горячее, где войска встречались с большим сопротивлением отступавших фрицев. Боевой путь полка прочерчен освобождением Пскова, Тарту, Валги, Валмиеры, Риги, Тукумса, Курляндии. Наступление шло не беспрерывно, а как бы волнами, от одного оборонительного рубежа немцев к другому. Первое сильное сопротивление немецкими войсками было оказано под Псковом, на реке Великой, в пушкинских местах. Мне не довелось увидеть своими глазами варварства фрицев в Михайловском, Пушкинских Горах, но Псков, по улицам которого продвигались, оставил саднящую рану в душе своими руинами, среди развалин тоскливо торчали кирпичные трубы печей.

Наступательные действия, конечно, приподняли у каждого из нас настроение. Имею в виду общий настрой. Духом не падали и прежде, в каких бы условиях ни оказывались. Нехитрый солдатский быт не обходился без плясок под баян, песен, не говоря уж о бесконечных байках и юморе. Как не улыбнуться в ответ на шутку нашего "индейца" Шкулева:

–  Один лычка - один собака, два - два собака, три лычка - три собака.

Огневиками в дивизионе служили три оркестранта Свердловского оперного театра: В. Тимофеев, В. Котляров и Г. Шапран, они словчились обзавестись духовыми инструментами, создали великолепный ансамбль, радовали нас своими концертами.

В новых условиях мне опять пришлось переквалифицироваться - перевели из огневиков в топовычислители. Теперь на мне и моем отделении лежала забота привязки батарейных орудий к местности (буссоль в руки - и айда) и подготовка данных для стрельбы по карте. Эта работа

была мне ближе всех прежних. Она более интеллигентная, что ли, и предоставляла больше личной свободы. Хочу, чтобы меня поняли, - война была повседневным образом нашей жизни, но мы не переставали быть молодыми, искать самих себя. Воинский долг был всегда на первом месте, и не было случая, чтобы топовычислители подвели своих командиров. Но хотелось духовной пищи, тянуло к книгам, благо, у латышей оказалось много книг в русском переводе. В свободные минуты читали все подряд - и эмигрантов, и классиков марксизма, даже вели записи (не для экзаменов, конечно, для себя). Мне чаще удавалось встречаться с закадычным другом Борисом Тетенькиным (в ту пору он был полковым радистом), делиться с ним самым сокровенным. Это были счастливые для нас обоих минуты. Связь не утратили и сейчас; он стал юристом, живет в Кирове, встречались не раз, переписываемся по праздничным датам.

К сорок четвертому, конечно, как вся наша армия, полковчане накопили опыт во всем: в боевых действиях, боеобеспечении, в организации быта и питания; о прежнем недоедании не было речи, кормили хорошо. Меньше было муштры, проще стали взаимоотношения, хотя без разной шушеры не обходилось. Взять пресловутые генеральские линейки, на которые нога генерала не ступала ни разу, но которые сооружали наряду с землянками. Вспомнил о злополучных линейках, поскольку попечение о них возложили на наше отделение. Как-то подняли меня ночью: "Скорей к комдиву!" Выскакиваю из землянки, подбегаю, вытянувшись во фронт:

–  Товарищ гвардии майор...

–  Гвардии раздолбай!
– прерывает он меня.

Выясняется - построенную линейку мы оформили по краям веточками дугой, а комдив натолкнулся на разрушенное строение: почему, дескать, не кирпичом.

Позади уже Рига - красивый европейский город. Радушию горожан были приятно удивлены: на улицах хоть не появляйся - обнимали, тащили в гости, угощали. Оказалось, что попали в русский квартал (десятилетия спустя был в рижском университете с лекциями, у кого только ни спрашивал - так никто и не указал, где был этот квартал). Близость победы чувствовалась во всем, но война продолжалась не без сюрпризов. Утро 6 января 1945 года (день моего рождения) огласилось канонадой с немецкой стороны - отборные эсэсовские части, стоявшие перед нами, попытались изменить ход событий. На большом поле перед огневыми увидели, недоумевая, россыпь бегущих с передовой фигур. Мы вдвоем по приказу комдива залегли с противотанковым пулеметом впереди боевых установок. Прямо на нас бежал какой-то лейтенантик. "Стой, ложись!" - кричу ему. Плюхается рядом, запыхался так, что слова выговорить не может, очки то и дело сползают на нос. Тут меня позвал начальник штаба, отправились вместе подобрать запасную огневую, привязать к местности. При обстреле почувствовал удар в спину. Ранило? Нет, снова пронесло, уже обессиленный осколок пробил телогрейку и чуть царапнул кожу. Вдруг нас задержал патруль и доставил к генералу. Здесь на его командном пункте задерживали всех бегущих, формировали из них подразделения и направляли обратно в передовые части. Высокий такой генерал внимательно выслушал начштаба и благословил на выполнение задания. Наступление эсэсовцев было сломлено за одни сутки.

9 мая 1945-го мы были на марше. Слышим: "Война кончилась!", хохочем шутке. Чуть позже узнаём о полной капитуляции из газет. Но для нас война продолжалась, не скажу точно сколько дней, но не менее недели. Шло подавление в Курляндии разрозненных эсэсовских группировок. События тех дней врезались в память. Наша огневая развернулась на опушке леса возле шоссе, когда по нему (после переговоров о капитуляции) наша матушка-пехота двинулась строем, поколонно в сторону немцев, не ожидая подвоха головорезов. А они подпустили на пятьдесят метров и открыли бешеную стрельбу. Сколько тут полегло наших солдат, доживших, казалось бы, до Победы! Последовала команда выпустить весь огневой запас снарядов. Поднялся неимоверный гул и грохот. Такой жестокой трагедией обернулся для меня конец войны.

* * *

Сколько воды утекло...

Разве мог тогда предположить, что не только останусь в живых, но и проживу так долго, пожалуй, чересчур долго. В той далекой юности, несмотря ни на что, мы добывали победу ради счастливой мирной жизни. Теперь, с высоты прожитых лет, могу сказать, что судьба нас не баловала никогда, ни разу. Что мы только ни пережили: и сталинский деспотизм, и короткую хрущевскую оттепель, переросшую в прожектерство и чудачества, и тягуче длинный период брежневского застоя, и неудавшуюся горбачевскую перестройку социализма, и нынешний ельцинский дерьмократизм. Вынесли, выжили, выстояли. Чему же тут удивляться, что фронтовики-ветераны такие семижильные, такие несгибаемые. "Гвозди б делать из этих людей: крепче не было б в мире гвоздей" - приходят на ум бессмертные строки поэта, когда задумываешься о своих товарищах, ветеранах войны, которых с каждым годом остается все меньше.