Собачьи истории
Шрифт:
– Боже мой! – почти прошептал он, но при звуке его голоса пушистый хвост заерзал по полу.
Несколько секунд Зигфрид напряженно всматривался в изуродованную мордочку, а хвост все шуршал и шуршал соломой.
Наконец мой патрон выпрямился и пробормотал:
– Заберем его к себе.
В операционной мы дали песику наркоз и, когда он уснул, смогли наконец осмотреть его как следует. Затем Зигфрид сунул стетоскоп в карман своего халата и оперся ладонями о стол.
– Выпадение глаза, перелом бедра, многочисленные глубокие порезы, сломанные когти.
Я промолчал.
Зигфрид развязал черный галстук, отстегнул запонку, сдернул крахмальный воротничок и повесил его на кронштейн хирургической лампы.
– Фу-у-у! Так-то лучше, – пробормотал он и начал раскладывать шовный материал.
Я поглядел на него через стол.
– Но, охотничий бал?
– А ну его в болото! – ответил Зигфрид. – Давайте работать.
Работали мы долго. Я повесил свой воротничок рядом с зигфридовским, и мы занялись глазом. Я знаю, нами обоими владело одно чувство: сначала разделаться с этим ужасом, а уж потом перейти к остальному.
Я смазал глазное яблоко, оттянул веки, и Зигфрид аккуратно ввел его назад в глазницу. Когда страшный шар исчез и на виду осталась только радужная оболочка, я испустил вздох облегчения.
Зигфрид удовлетворенно усмехнулся.
– Ну вот, опять глаз как глаз, – сказал он, схватил офтальмоскоп и заглянул в зрачок. – И обошлось без серьезных повреждений, так что есть шанс, что все будет в порядке. Но мы все-таки на несколько дней зашьем веки – во избежание всяких случайностей.
Сломанные концы большой берцовой кости разошлись, и нам пришлось долго повозиться, прежде чем мы сумели совместить их и наложить гипс. Теперь предстояло зашить бесчисленные раны и порезы.
Эту работу мы поделили, и теперь тишину в операционной нарушало только позвякивание ножниц, когда кто-нибудь из нас обстригал каштановую шерсть вокруг очередного повреждения. Я, как и Зигфрид, знал, что работаем мы наверняка бесплатно, но тягостной была совсем другая мысль: а вдруг после таких усилий нам все-таки придется его усыпить? Он по-прежнему находился в ведении полиции, и, если в течение десяти дней его никто не востребует, он будет подлежать уничтожению как бродячее животное. Но если его бывшим хозяевам он небезразличен, то почему они уже не наводили справки, в полиции?..
Когда мы все закончили и вымыли инструменты, время перевалило далека за полночь. Зигфрид бросил последнюю иглу на поднос и поглядел на спящего песика.
– По-моему, снотворное перестает действовать. Давайте-ка уложим его у огня и выпьем, пока он будет просыпаться.
Мы унесли песика на одеяле в гостиную, а там уложили на коврике перед камином, в котором ярко пылал уголь. Мой патрон протянул длинную руку к стеклянному шкафчику над каминной полкой, достал бутылку и две рюмки. Без воротничков и пиджаков – лишь одни крахмальные манишки и брюки от вечернего костюма напоминали о бале, на котором нам так и не довелось побывать, – мы удобно расположились в креслах по сторонам камина, а между нами мирно посапывал
Теперь он выглядел куда приятнее. Правда, веки одного глаза стягивал защитный шов, а задняя нога в гипсе торчала неестественно прямо, но вид у него был чистенький, прямо-таки ухоженный. Казалось, его ждет заботливый хозяин… Но только казалось.
Шел второй час ночи и содержимое бутылки заметно поубавилось, когда каштановая голова приподнялась.
Зигфрид наклонился, потрогал ухо, и тут же хвост захлопал по коврику, а розовый язык нежно лизнул его пальцы.
– Симпатичная псина, – пробормотал Зигфрид, но тон его был странным. Я понял, что и его тревожит дальнейшая судьба бездомной собачки.
Два дня спустя я снял швы, стягивавшие веко, и, к большой своей радости, увидел совершенно здоровый глаз. Молодой полицейский был доволен не меньше меня.
– Нет, вы только посмотрите! – воскликнул он. – Словно ничего и не было.
– Да. Все зажило превосходно. Ни отека, ни воспаления. – Я нерешительно помолчал. – О нем так никто и не справлялся?
Он покачал головой.
– Пока нет. Но остается еще восемь дней, а ему у нас тут неплохо.
Я несколько раз заглядывал в участок, и песик встречал меня с неуемным восторгом. Прежняя боязливость исчезла бесследно: опираясь на загипсованную заднюю ногу, он передними обхватывал мое колено и бешено вилял хвостом.
А меня все больше одолевали зловещие предчувствия, и на десятый день я лишь с трудом заставил себя пойти в участок. Ничего нового не произошло, и у меня не было иного выхода, кроме как… Усыпляя одряхлевших или безнадежно больных собак, утешаешься мыслью, что конец все равно близок и ты лишь избавляешь их от ненужных страданий. Но убить молодую здоровую собаку – мысль об этом внушала мне отвращение. Однако я был обязан исполнить свой долг.
В дверях меня встретил молодой полицейский.
– Опять ничего? – спросил я, и он покачал головой.
Я прошел мимо него в сарай, и песик, по обыкновению, обхватил мое колено, радостно глядя мне в глаза и приоткрыв пасть, словно от смеха.
Я поспешно отвернулся. Либо сейчас, либо у меня не хватит духа…
– Мистер Хэрриот! – Полицейский потрогал меня за локоть. – Я, пожалуй, возьму его себе.
– Вы? – Я уставился на него с изумлением.
– Ну да. Вообще-то у нас тут часто сидят бродячие собаки, и как их не жалко, но ведь всех себе не возьмешь!
– Конечно, – ответил я. – У меня тоже бывает такое чувство.
Он кивнул.
– Только этот почему-то словно особенный и попал к нам в самое подходящее время. У меня две дочки, и они меня просто замучили: подари им собачку, и все тут. А он вроде бы совсем такой, как требуется.
У меня вдруг стало удивительно тепло на душе.
– Совершенно с вами согласен. Он на редкость ласковый. Как раз то, что нужно для детей.
– Отлично. Так и решим. Я ведь только хотел спросить ваше мнение. – Он весело улыбнулся.
Я смотрел на него так, словно видел впервые.