Собака и лисица

Майнарди Данило

Ответить на этот вопрос не так-то просто. Майк Фокс, крупнейший знаток диких псовых, считает, что там, где подрастает молодняк, хищнические повадки лисиц полностью заглушаются, сдерживаются. Одним словом, хищник не в состоянии реагировать на сигналы, стимулирующие начало охоты при виде добычи. Пытаясь найти объяснение этому межвидовому перемирию и определить его роль, Фокс считает, что тут имеет место своеобразный симбиоз, каждый из участников которого извлекает для себя собственную выгоду. Так, более слабые пользуются покровительством и защитой хищника, а лисица в свою очередь прибегает к услугам сожителей, острое чутье которых вовремя оповещает ее о надвигающейся опасности (например, о приближении человека). Иначе говоря, лисицы используют своих квартирантов как некий чувствительный механизм, возвещающий

об опасности.

Кто знает, насколько верно все это, да и вообще отвечает ли подобное разъяснение сути дела. Но столь странное сожительство действительно имеет место и весьма поучительно. По крайней мере оно столь же поучительно, как и жестокая расправа, учиненная отцом Кочиса над своей подругой. Ведь по существу между этими двумя фактами – расправа над самкой-лисицей и мирное сожительство разных животных в одной норе – есть взаимосвязь. Оба этих факта – целесообразное сдерживание агрессивности в норе и ее взрыв (оправданный или неоправданный) в клетке – лишний раз подчеркивают, что побуждения, руководящие поведением животного, могут целиком зависеть от условий среды.

Глава четвертая

Все от игры

Или у меня мозги набекрень, или это на самом деле в порядке вещей? Вот уже который день я бьюсь над главой, стараясь добиться стройности повествования и расположить излагаемые факты лесенкой (коль скоро я вырос в деревне, мне всегда в таких случаях представляется обычная лестница, ведущая на сеновал). Расположить материал лесенкой – значит создать некую линейную систему, при которой приводимые аргументы последовательно нанизываются, ступенька за ступенькой, на одну логическую нить. Необходимо, чтобы повествование имело свое начало и конец, а каждый аргумент должен быть понятен сам по себе или вытекать из того, что было написано ранее. Рассказ должен развиваться от страницы к странице, как по восходящим ступенькам. Ведь любая книга, которую мы берем в руки и принимаемся читать, по своей структуре напоминает лестницу, раскрывающуюся перед нами ступенька за ступенькой.

Я вплотную подошел к теме, касающейся игры животных, и она представляется мне в виде веера (на ум приходят и другие образные сравнения: распущенный павлиний хвост, ладонь с расставленными пальцами или же – и здесь, видимо, во мне заговорил зоолог – филогенетическое древо плацентарных млекопитающих, расходящееся от насекомоядных по различным независимым ветвям).

Но можно ли построить книгу веерообразно? И все же игра животных развивается именно таким образом. Она представляет собой как бы ладонь руки, от которой палец за пальцем расходятся агрессивность, пол, охота, «язык» и т. д.

Итак, договорились. Я начну с краткого описания, а затем, даже если факты будут выстраиваться друг за другом, я расположу их не лесенкой, а в виде распущенного павлиньего хвоста. И лишь в силу необходимости перья в таком хвосте будут располагаться последовательно, как ступеньки лестницы, хотя самой лестницы и не будет.

Краткое описание

Едва Кочису и Блюе исполнилось три недели от роду, как они уже стали затевать возню. Это были игривые толчки, покусывания в морду, попытки ухватить друг друга за хвост, беготня вдогонку. Поначалу их поведение было робким, неуверенным, но в нем уже проглядывались признаки борьбы. И эта игровая борьба продолжалась затем на протяжении всей их совместной жизни. Лисенок прибегал к ней, даже играя с другими собаками. Но здесь обнаружился первый странный факт. Во время таких игр Кочис неизменно играл роль подчиненного. И хотя это были явные забавы, и хотя именно он делал первые шаги, приглашающие к игре (уморительные приседания на передние лапы, забавные прыжки и кружение на месте), все же в конце концов не кто иной, как он, подставлял свою шею под незлобивые укусы товарищей по игре или, даже если его глаза сверкали от радости и возбуждения, ложился животом кверху – характерная для псовых поза покорной подчиненности – и разрешал себя обнюхать.

Такая манера поведения является исключением из общих правил. Ведь в ходе игры, имитирующей борьбу взрослых (которая приводит к образованию иерархии), молодые животные постоянно меняются ролями и ведут себя очень непринужденно (вспомним наши детские игры в казаков и разбойников!). Но у лисиц дело

обстоит, по-видимому, иначе. По крайней мере так утверждает Майк Фокс (удивительное совпадение – иметь фамилию Фокс и быть специалистом по лисицам!), который немало времени уделил изучению лисьих забав. У этих животных (как, впрочем, и у менее общительных койотов и шакалов) игры начинаются только тогда, когда посредством далеко не безобидной и возведенной в ритуал борьбы устанавливается подлинная иерархия в группе. Лишь после этого лисицы начинают играть между собой, строго соблюдая иерархические законы.

По всей вероятности, такие правила и такая линия поведения были заложены во врожденных повадках нашего лисенка, что подсознательно давало о себе знать. Итак, обычная собачья возня, являющаяся не чем иным, как забавой, будучи перенесена на межвидовую пару, превратилась в игру с четко распределенными ролями, где собака неизменно была преследователем (казаком), а лисица – преследуемой (разбойником). У меня даже создалось впечатление, что именно это первое видовое различие между животными оказало решающее воздействие на ход эксперимента в целом. Но об этом мы поговорим позже.

К дому Барилли прилегает достаточно обширный сад несколько необычного вида, который придают ему множество клеток, огороженных вольеров и других приспособлений, необходимых для содержания самых разнообразных животных. Когда Кочису и Блюе исполнилось три месяца, их выпустили в сад, предоставив полную свободу действий. Все этологи сходятся во мнении, что между игрой и познанием нет четкого разграничения. Я уже указывал на это в начале книги, говоря о любознательности как о самоцели, свойственной ученым. Нам еще придется вернуться к этому вопросу, а пока – лишь только факты.

Итак, Кочис и Блюе оказались на воле в незнакомой им обстановке. Поначалу был момент нерешительности, когда щенята словно оцепенели перед раскрывшейся неизвестностью, но затем принялись исследовать новый мир. И вот тут-то не замедлили сказаться, по всей видимости, врожденные различия в их поведении (хотя оба щенка росли в совершенно одинаковых условиях). Собака сразу же начала носиться среди клеток и деревьев, останавливаясь в любопытстве на какой-то миг, чтобы обнюхать и оглядеть все новое из того, что попадалось ей на пути. Она забавлялась, не скрывая своей радости; это был способ познания, при котором поощрением служит удовлетворение любопытства. (Специалисты говорят в данном случае о «скрытом обучении», так как животное в процессе исследования нового не проявляет явных признаков того, что ему удалось что-либо узнать; лишь позднее, вернувшись на прежнее место, оно покажет, правильно ориентируясь, что часть полученной информации им усвоена. Такое поведение вызывает недоумение у некоторых ученых, поскольку животное в подобных случаях не получает явного поощрения, то есть всех тех подачек, кусочков сахара или мяса, которыми подопытные животные обычно поощряются в лабораториях. Для меня же дело объясняется чрезвычайно просто: животное забавляется и, кроме того, удовлетворяет собственное любопытство. Разве это не поощрение?)

Возня между Кочисом и Блюе. Нетрудно заметить постоянное подчиненное положение лисенка.

Попугаи тоже играют, и порой их игры носят групповой характер.