Собака, которая любит
Шрифт:
Вот и попадают наши собачьи детки в совершенно незнакомую, ужасающую среду как раз в "возрасте страхов", пугаясь любой мелочи, не замеченной хозяином. Конечно, впечатлительность щенка сильно зависит от породы, физического состояния, условий предшествующего развития, но в целом три-четыре месяца - далеко не лучшее время для освоения нового. Заботливая матушка-Природа словно бы подстраховывает этой возрастной пугливостью малыша, уже довольно самостоятельного физически, но еще совершенно не способного разумно себя вести и активно ищущего приключений и неприятностей. Не суйся, милый, в то, чего не понимаешь, не лезь в незнакомые места - и останешься
И все же именно возраст страхов, таящий в себе столько опасностей для развития психики, предоставляет нам, как это ни парадоксально, дополнительные возможности для укрепления отношений с собакой и, в частности, для выработки привычки подходить на подзыв. Детские страхи можно и нужно не только смягчать и успокаивать, но и использовать в своих корыстных целях, приучая щенка искать спасения и защиты у единственно близких и родных людей, у своей стаи-семьи. Условие лишь одно: к этому времени малыш должен быть полностью уверен в своем хозяине, искренне считая его самым надежным защитником и покровителем. Не только знающим и сильным, но и неизменно заботливым и любящим.
С Кайсой воспользоваться "возрастом страхов" тоже не представлялось возможным. Фоксячьи породные особенности позволяли ей никого и ничего не бояться - эти собаки к пустым страхам вообще не предрасположены, даже в самом нежном возрасте. Да и стая, неусыпно оберегающая щенка, также способствовала общей бесшабашности. Словом, во внешнем мире Каська чувствовала себя в полной мере защищенной. А вот с нами, Богом данными хозяевами, она непосредственной внутренней связи вовсе не ощущала. Без остатка посвятив себя изучению окружающего кусочка Вселенной, она обнаружила в мире множество интереснейших вещей. Здесь понюхать, там посмотреть, не забыть сунуть нос вот в эти кустики! Зачем же лишний раз идти к хозяевам, которым ты не особенно-то и нужна?! Тем более, что у нее, не получившей своего в должное время, информационная потребность очень долго оставалась совершенно ненасытимой. Это так же свойственно собакам, поздно вышедшим на улицу, как и повышенная возбудимость и крайняя пугливость - если хозяевам удалось успешно закрепить детские страхи.
Мне приходилось и приходится видеть таких вот "Касек" в самых разных породах. Что вы скажете о немецкой овчарке, не выходившей на улицу до полугода (а это соответствует десяти-одиннадцати годам человека)? Ее хозяева, рассчитывавшие на нее как на солидную охрану, не подозревали о том, что за психику нужно бояться никак не меньше, чем за телесное здоровье!
Моя вина перед Каськой ничуть не уменьшается от того, что она послужила живым доказательством хорошо известной мне теории. И даже объективные обстоятельства греха с меня не снимают. Нет таких обстоятельств, которые оправдали бы вред, причиненный живому существу!
До чего же ей хотелось быть моей собакой! Но у меня уже были Бамби и Джинечка, да и Рольфушка, как ни крути, не меньше, чем наполовину "висит" на моей душе. Я самонадеянно возомнила, будто могу безнаказанно снять с себя ответственность за любящее меня существо, переадресовав ее любовь моему сыну. Он ведь одновременно - и мой ученик, ему ли не суметь дать ей то, на что поскупилась я, и в чем она, терьерочка, так нуждается! Я совершила преступление перед собачьей душой, попытавшись превратить любовь в психологический практикум!
Я жестоко рвала все внутренние нити, которые малышка упорно протягивала ко мне. Я отворачивалась от нее, не желая видеть по-детски сияющих глаз. Я отталкивала ее - холодностью рук, ласкавших
– сердечком.
Мне бы, возможно, лучше было скрыть это все от вас, дорогой мой Читатель. И все же... больше всего я хочу быть честной с вами не только тогда, когда есть чем похвастаться, но и в том случае, когда речь идет о грубейшей, постыдной ошибке. И пусть мои ошибки - и Касины страдания - обернутся добром и пользой для вас и вашей собаки!
Быть собакой моего сына Кайса отказалась. Сын, правда, совершил еще одну ошибку - тоже с моей подачи. Вот что значит, когда сердце молчит! Мы поверили книжным рекомендациям "перебивать" повышенную возбудимость собаки еще более резкими воздействиями. Сейчас-то я понимаю, что этот совет, как и многое, касающееся армейской собаки, мало пригоден для собаки семейной, но тогда... Чем больше проявлял силы характера Юрка, тем суетливее и непонятливее становилась Кайса, наотрез отказываясь ему довериться.
Нет-нет, она вроде бы и спала чаще всего с ним (это верный показатель собачьей преданности), и гуляла всегда охотно, и слушаться стала в конце концов лучше, чем меня, привыкнув к его манере обращения. Только во взгляде ее не было больше ни беспечности, ни бесшабашной радости жизни, так свойственной молодым фоксам и такой мне дорогой. Украдкой пробравшись на мою кровать, она задремывала, свернувшись жалостным комочком, но крепко не засыпала. При любом звуке или движении она готова была броситься наутек, и тогда приходилось специально звать ее назад - а я с этим вовсе не торопилась. Я ее никак не привечала.
Мало-помалу Джинка, сообразив, что я не желаю, чтобы Кайса ошивалась рядом со мной, принялась беспощадно гонять сестру при любых обстоятельствах. Их бесконечные ожесточенные драки, стоившие мне стольких нервов и прокушенных Каськой в беспамятстве пальцев, проистекали даже не от ревности, а от того, что Джинечка свято исполняла свой долг перед хозяйкой - так, как имела все основания его понимать.
С ними ведь бесполезно изображать приторную нежность! Они - собаки, они реагируют действием на подлинные наши чувства, не вдаваясь в тонкий анализ вызвавших их причин и маскирующих уловок. Я же сама столько лет приучала Джинечку воспринимать именно мои эмоции! Стоило мне мельком подумать: "Опять Каська ко мне липнет, как бы Джинка ее не отлупила!", и Джи тигрицей бросалась на сестренку. А я упорно не желала понимать. Я успокаивала себя тем, что Джи обостренно чувствительна к нюансам стайных отношений, Каське недоступным. И услужливое мое сознание одну за другой предлагало мне вполне благопристойные и наукообразные версии происходящего.
Удивительнее всего то, что нежеланная моя красавица нисколько ко мне не охладела. Едва лишь со мной что-то случалось, как она, опережая моих прежних подружек, бросалась мне на помощь. При ее невероятном запасе жизненных сил она, совсем еще крошкой, не умея лечить по-настоящему, выплескивала сущие гейзеры энергии: может, пригодится? Может, хоть чуточку хозяйке помогу?
Она никогда не умела (и сейчас не умеет) рассчитать силу и время биополевого воздействия с Рольфиной и Джинечкиной ювелирной точностью. Стремления выручить, помочь ей было не занимать. Она не боялась, как Бамби, что мои переживания разорвут ее чуткое сердечко. Именно она научила меня при воспитании собаки-целителя делать ставку на возбудимых животных.