Собчачья прохиндиада
Шрифт:
В паре с Ванштейном прибыл еще один американец, его компаньон по бедствиям — Марк Нейман. В противоположность своему постоянно сияющему, как жар-птица, «подельнику» Марк был вял, обстоятелен, неулыбчив, дотошен, упорен и пунктуален. Имел несмелый голос нищего без квалификации и места, доходного для попрошайничества, а также серую от седины шевелюру над уклончивыми глазами. Я бы не вспомнил об этом "гастрольном дуэте", если бы случайно не столкнулся с Нейманом в Америке, куда меня некоторое время спустя занесло по служебным делам. За неспешным легким перекусом Марк, чуть покалибровав руками истертое жизнью лицо, порассказал мне о своем житье-бытье, которое сильно поправилось с тех пор, как Собчак предложил ему управлять отделением "Фонда спасения Ленинграда" в Калифорнии, что «патрон» от меня почему-то скрыл. На мой осторожный, а скорее, недоуменный вопрос о пользе лично ему, Марку, от этого фонда, он, не сомневаясь, что беседует с доверенным лицом «патрона», поведал о прикарманивании Собчаком почти всех денег, жертвуемых американцами на нужды жителей Ленинграда. Я выразил аккуратные сомнения на сей счет, Нейман же, разгорячившись, стал доказывать, что имеет личные поручения Собчака приобрести на указанное «патроном» имя дом в Лос-Анджелесе и другую недвижимость. Определенный провизион, естественно, перепадает от каждой сделки управителю филиала этого подставного фонда. В общем, как я понял, теперь у Марка за многие годы скитаний в поисках своей жизненной ниши наконец-то появился постоянный и неплохой заработок. За него можно было только
Бесспорно, слаб человек, и неудивительна, особенно в наше время, забота о собственной выгоде занявшего руководящий пост, тем более теперь, когда неподгнивших остались считанные единицы, но Собчак же увлекся этим сразу, причем не параллельно делу, которому был призван служить, а вместо него. Значит, он и не собирался никому служить, кроме самого себя, словно пожарный, спешно примчавшийся к месту возгорания, занялся разграблением спасаемого добра, презрев тушение огня и защиту людей. От своекорыстного остервенения Собчака отвлекла лишь "борьба за демократию и углубление реформ", а также страстные публичные обличения вчерашних коррупционеров. Не думаю, что идея с отмыванием своего «черного» дохода через фонд, среди учредителей которого были академик Лихачев, скульптор Аникушин, начальник Балтийского пароходства Харченко и другие, принадлежит именно Собчаку. Тут «патрон», похоже, полакомился чужим криминальным талантом, ибо фонды есть и у Горбачева, и у Попова6, и у многих схожих с ними «обернегодяев». Надо полагать, не такие они простачки, чтобы так же либо еще изощреннее не пользоваться этим чьим-то «ноу-хау». И только Собчаку, пришедшему к неограниченной власти на гребне волны социальных перемен, удалось избежать даже кратковременного периода ""бескорыстной борьбы за народное дело". Не будучи ни альтруистом, ни идеалистом, ни просто порядочным человеком, он сразу стал выискивать и использовать все, что могло принести ему доход.
Встреча с Нейманом стала последним фрагментом моего сотрудничества с Собчаком. Случайно проговорившись, этот управитель калифорнийским филиалом "Фонда спасения Ленинграда" растворил остатки слоя облагороженной собчачьей оболочки, и наружу вывалилось все зловонное содержимое, приправленное импортной игривостью мысли завсегдатая казино. Ощущение гадливости уже не проходило, и я стал ловить себя на мысли, что не смогу спокойно жить, пока по свету на моих глазах мышкует такая публика, как Собчак, поэтому и принял неожиданное для многих решение об уходе со службы, дабы не вводить себя в искус. Но тут я забежал очень далеко вперед, а сейчас вернусь к тому моменту, когда за подобное мнение о «патроне» мне ничего не стоило влезть в любую самую дикую драку, даже с друзьями, и кулаками доказать несостоятельность такой характеристики Собчака.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Среди ежедневной сутолоки того времени, когда вечер съедал без оглядки день, в коридорах стала выкристаллизовываться мысль о необходимости спешной замены начальника ГУВД, а это означало укрепление позиций тех, чья кандидатура пройдет к управлению карательной машиной города. Я тут не стану говорить, что ГУВД всегда было подотчетно двум Советам — города и области, и что при наличии ОК КПСС конфликты между Советами были исключены. Нынешний же горсовет такую двойственную подчиненность, требующую одобрения кандидатуры главы ГУВД еще и облсоветом, признавать не желал, видимо, по причине нахождения самого здания главка на Территории города, а не области, поэтому даже о согласовании не могло быть и речи. Пошел судорожный поиск замены Вощинину, укрывшемуся на время «демократизации» общества в больнице. Более того, катализатором скорости смены руководства послужило не совсем взвешенное, ставшее достоянием гласности заявление его первого заместителя — генерала Михайлова, который, как-то посмотрев на "деятельный муравейник" Мариинского дворца, в сердцах воскликнул, что всю эту «избранную» публику готов разогнать силами не более сорока омоновцев. То ли обидным показалось сравнение всей депутатской мощи с очень небольшим числом омоновцев, то ли еще что, но в зал для голосования все потянулись дружно, где участь Михайлова была вмиг решена. Я вовсе не собираюсь оправдывать несдержанность генерала, но человеку, не видавшему до этого новых депутатов всех, скопом в одном месте и не наблюдавшему за их поведением, при внезапном с ними столкновении становилось явно не по себе. Напрашивалась сама собой мысль: это все подстроено и за все кем-то уплачено.
На смену Вощинину было выставлено, как уже говорилось, три кандидата: Травников, Крамарев и Робозеров. Это казалось всем очень "демократичным, плюралистичным и имело хорошую альтернативную основу". Причем, если Собчак был за безусловное увольнение Вощинина, как бывшего заведующего
Было похоже, что начальник РУВД Фрунзенскогого района, депутат ВС РСФСР Травников не очень рвался занять кресло начальника главка. Ввязаться в этот конкурс его подзуживал закадычный дружок и заместитель по РУВД, также депутат ВС РСФСР, но, кроме того, еще и депутат горсовета, а потом заместитель Собчака — Игорь Кучеренко, разбитной милиционер с похотливой улыбкой фавна; личность, скорее, занятная, чем серьезная. Чуть отвлекаясь, вспоминаю, как сразу после избрания Кучеренко на сессии заместителем председателя горсовета он со своими поклонниками тут же отправился пешком по переулку Антоненко в сторону площади Мира, где они собирались в известной пивной отметить это «эпохальное» событие. Не дойдя до середины переулка, Игорь вдруг резко остановился и заорал благим матом на всю улицу: "Вот это да! Мог ли я об этом мечтать еще год назад, даже будучи сильно поддатым?!" Этот текст мне запомнился не силой звука, а лишь потому, что монолог в шекспировском духе был сыгран на наших глазах, невдалеке от моей машины, где я сидел с «патроном», грея мотор. Кучеренко в охватившем его нечеловеческом восторге нас не заметил, а Собчак как-то брезгливо поморщился, видимо, биографию своего зама «патрон» не знал вовсе.
Игорь Кучеренко вырос на милицейской грядке Фрунзенского района, пройдя, как говорили, путь от рядового участкового инспектора, то бишь квартального, до аж майора — заместителя начальника РУВД. Алкоголь за все годы этого роста, несмотря на щедрость почти ежедневной поливки, так и не смог вымыть из него беспечность, веселость, тягу к личному безразборному благополучию и безудержно-безалаберное стремление к противоположному полу, не зависящее от возрастных и иных данных. Причем тут он, в отличие от всего остального, не разбрасывался, оставаясь верным до конца только этому устремлению. В разговорах на такую тему, а она в его разговорах была основной, он постоянно уверял слушателей в своем превосходном умении "всех блондинок чувствовать спиной" и необходимости "женщинам и собакам знать их место". Причем основным критерием своего превосходства над женщинами он, как я понял, считал лишь наличие у него вторичных половых признаков. Относя себя к "оголтелым демократам", за что его, как он уверял, и избрали, Кучеренко, иногда подвыпив, высказывал вдруг угрюмые мысли о наступлении вскорости времени, когда «демократов» за их делишки должны будут непременно начать вешать почему-то "на цветущих каштанах". Я не знаю, откуда он взял эту метафору. Мне же казалось подобное предсказание слишком поэтичным для южных городов, но сильно ущемляющим интересы северных территорий, где каштаны — редкость, а нашкодивших «демократов» полно. Однако за какие конкретно дела нужно будет вешать его сподвижников, Кучеренко также не распространялся. Восхищаясь без устали собой, Игорь был убежден: если какой-нибудь женщине он не нравится, то это значило лишь, что в мире просто не существует субъекта, который ей может быть по нраву. Кроме всего прочего, в его характере обнаруживались рудименты склонности к интригам и карьеризму. Я так подробно остановился на нем, ибо в некотором смысле он был типичным и даже одним из лучших представителей этой популяции. Поэтому вся описанная гремучая смесь в его упаковке никого не пугала, а даже наоборот, первое время очень привлекала к нему. Придя в Совет и сразу скинув, видимо, сильно надоевший ему майорский мундир, он болтался в самых что ни на есть затрапезных куртенках и пытался поначалу даже обрасти легендами с бородой "а-ля Франс демократик". Тут я могу ошибиться, может быть, он долгое время просто ходил небритым по причине невозможности попасть домой, ввиду затянувшихся вечерних спрыскиваний свалившегося на него чина — зама Собчака. Надо отметить: незадолго до выдвижения его в заместители, Кучеренко, наверно, своим милицейским нюхом одним из первых учуяв непобедимость и непотопляемость «патрона», стал шумно, но перманентно рваться к нему с оперативными донесениями о температуре брожения депутатской массы. В этом с ним сильно конкурировал разве что адвокат Александров, тоже депутат горсовета, обращавший на себя внимание мужественным лицом человека в тяжелых роговых очках, принявшего бесповоротное, твердое и однозначное решение засунуть любого в петлю вместо себя. Кроме этой решимости он обладал еще широкополой черной шляпой, какую обычно носил кокетливо набекрень, вместе с длинным шарфом в несколько оборотов через шею, а также порой сильно вихляющей походкой, как у полностью раскрепощенного активиста сексуального меньшинства.
Не знаю, по какой причине, но Собчак, подыскивая себе зама среди, в общем-то, уже почти полностью враждебного депутатского большинства внезапно остановил выбор на Кучеренко, чем неожиданно втолкнул своего запальчивого осведомителя в общество «сверхчеловеков», каковым Игорь эту компашку считал. И если еще вчера скромный по должности майор Кучеренко, в случае летального исхода, скажем, от вполне возможного алкогольного отравления, мог рассчитывать лишь на несколько строк нонпарели в местной милицейской многотиражке, то ныне его смерть, к примеру, даже в парилке, вылилась бы в пышные похороны одного из новых руководителей города. Психическую перегрузку такого космического карьерного взлета не каждый выдерживает, поэтому и заорал ошалело во всю мочь "счастья баловень безродный", сильно пугнув редких прохожих в тихом переулке имени Антоненко.
На два других вакантных места заместителей Собчака кандидатуры «патрону» были предложены мною после нехитрого конъюнктурно-компьютерного расчета. Этих рекомендуемых я не знал, никаких контактов с ними не имел, но не раскрашенный эмоциями и субъективизмом машинный расчет показывал, что в сложившихся условиях из всего предлагаемого депутатского набора это был наиболее оптимальный вариант в рамках заданных параметров. Один из них — контр-адмирал Щербаков, будущий вице-мэр, кроме прекрасной выправки и внешности, что для ревниво относящегося к своему телеуспеху «патрона» свидетельствовало не в его пользу, еще имел самое высокое среди депутатов воинское звание после командующего 76-й воздушной армией Никифорова, который вовсе не рвался уйти из армии в Совет, хотя и был околопенсионного возраста. Мы рассудили: высокое звание Щербакова будет необходимо для дальнейших контактов с командованием военного округа и армией вообще, которые, как мне представлялось, возможно, будут крайне необходимы на случай "великого прозрения" одураченных. Тут учитывалась и психология истинно военных людей, избравших профессию защищать Родину. Они свои звания выслужили собственным горбом, тяжким ратным трудом, мотанием по отдаленным глухим гарнизонам или обледенелым пирсам на занесенных снегом по самые коньки крыш заполярных военных базах нашей страны. Для настоящих офицеров, заплативших всей жизнью за верность единственной присяге и за свои крупные, тканые золотой ниткой звезды на погонах, прямодушного и доверительного контакта быть не могло с публикой, одетой в опереточные генеральские мундиры, полученные от нынешних властителей, к примеру, за однодневный визг и крики "караул!" 19 августа 1991-го.
Другим кандидатом в замы к Собчаку был профессор Васильев из Института инженеров железнодорожного транспорта, этот недавний конкурент «патрона» на пост председателя. Выступал он всегда независимо и к Собчаку, особенно после своего поражения на выборах, относился с демонстративно-завуалированным презрением. Подобное отношение, если их не связать веревкой общих интересов, могло в дальнейшем, по мнению компьютера средней мощности, сильно вредить «патрону». Кроме того, вся троица — Собчак, Щербаков и Васильев, — были профессорами, докторами разных наук, этакая материализованная мечта технократии и победа просвещенности над темной духотой клаустрофобии "малограмотных функционеров", как все писали в своих предвыборных программках.