Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки

Сборник

А.А. Печерский живо вспоминает, что делалось всё, чтобы разрушить личность узника. По его словам, не поддаться разрушению самосознания было формой протеста. Совершить самоубийство или сдаться – и потому быть убитым – эти варианты рассматривали многие. Сопротивляться позывам смерти в Собиборе было сложно, это бросало вызов разрушительной природе лагеря, где приходилось быть всё время начеку. В любой момент можно было быть наказанным или убитым без предупреждения. Некоторым надзирателям нравилось мучить и убивать, особенно когда они находились в плохом настроении. Чтобы избежать побоев, порки, травли специально натасканными собаками или чего-нибудь еще худшего, лучшей стратегией было замкнуться в себе и не привлекать внимания.

Связи между людьми и надежда на лучший мир

И всё же А.А. Печерскому удалось обрести дружбу, верность и солидарность; он смог вдохновить других и действовать не только за себя, но и за коллектив. Как писал австрийский психиатр Виктор Франкл: «Всё можно отнять у человека, кроме одной последней человеческой свободы – выбирать своё

отношение в любых заданных обстоятельствах, выбирать свой путь» [110] . Для заключённых, которые были в полной власти прихотей палачей, чувство униженности и последующая потеря самосознания стали обычным делом. Но согласно Франклу, внутренняя сила определяет, сможет ли индивид преодолеть страдания и выжить. Одной важной задачей становится наличие цели, которая заключается, если не в сопротивлении, то как минимум в жизни после лагеря и дальнейшем будущем.

110

Frankl V. Man’s Search for Meaning. London, 2004. P. 75.

В скудных источниках мы находим несколько факторов, которые возможно играли определяющую роль, но преобладает то, что психолог Хильда Блум в исследованиях тех ментальных и психологических механизмов, которые необходимы для выживания, называет анархичной властью случая [111] . В то время как Франкл указывает на внутреннюю силу, подтверждаемую чьим-то личным опытом, Блум ищет индивидуальные способы защиты. Этому посвящено ее исследование двенадцати автобиографичных рассказов выживших. Она отмечала, что первые дни после прибытия были самыми трудными: первый шок, неожиданности и привыкание к режиму террора. Согласно Блум, в момент первого отбора некоторые были более склонны к выживанию, чем другие. Для тех, кто сумел пережить первые недели, шансы на выживание резко возрастали [112] . Но узникам требовалась дополнительная ментальная энергия: «они должны были отгородиться от других, не жизненно важных функций, особенно тех, которые поддерживали контакт с внешним миром». Всё внимание переключалось на себя. Блум цитирует утверждение из автобиографии Эрнста Вихерта: «Это было ощущение всё нарастающего холода, который распространялся постепенно из глубины, пока не наполнил всё его существо. Это как если бы вся жизнь, которую он прожил, и его мир, замерзали от немоты в этом холоде. Как если бы он смотрел сквозь толстый слой льда на далёкие вещи. И там вдалеке двигались бесшумные и нереальные призраки его прошлого: люди, которых он любил, его надежды и планы <…> он чувствовал трещину, пробежавшую через весь облик Бога, трещину, которая едва ли когда-нибудь заживёт» [113] .

111

Bluhm H. How Did They Survive? Mechanisms of Defense in Nazi Concentration Camps // American Journal of Psychotherapy. 1999. Vol. 53. No. 1. P. 96–122. Исследование было проведено в 1948 г.

112

Ibid. P. 100.

113

Wiechert E. Forest of Death. New York, 1947. P. 101.

Франкл описывает это состояние как апатию – ментальный режим, переключившийся в некое состояние чрезвычайной ситуации. Беттельгейм называл это ментальное состояние «деперсонализацией».

Что самое главное, Блум описывала роль лидера группы и идеал группы, который воплощал замену отца, имеющего огромное влияние на остальных. А.А. Печерский стал такой личностью. Его друзья, конечно, чувствовали свою ответственность перед ним – они должны были докладывать ему и слушать его – и эти действия заставляли их чувствовать себя лучше, даже что они находятся под защитой. Это давало силы, как пишет Блум: «Принадлежность к политической группе, чья идеология была строго противоположной нацизму, участие в её секретной деятельности в лагере, то, что мы умудрялись держать связь с членами группы вне лагеря – это были самые важные объективные отношения, которые узник мог поддерживать. Такая деятельность позволяла некоторое количество эмоциональной разрядки поощряемым обществом способом <…> повышая шансы действовать в гармонии с прежними идеалами эго» [114] .

114

Ibid. P. 119.

Шамаи Дэвидсон был главным израильским терапевтом, который изучал механизмы выживания в концлагере [115] . Он умер в 1992 г., и его работа, отредактированная после его смерти Израэлем Чарни, – это наиболее подробное исследование того, как узники немцев вообще могли выжить. А.А. Печерский и другие русские военнопленные идеально вписываются в эту картину. Согласно Дэвидсону, сохранение человеческого сознания и чувства себя было краеугольным камнем. Это могло стимулироваться человеческим принципом взаимности.

115

Davidson S. Holding on to Humanity. New York, London, 1992.

Вот

как он это описывал: «Связи между людьми, взаимность и готовность делиться были важным источником силы для адаптации и выживания многих жертв. Помимо ограниченной возможности голодающих заключённых делить свои скудные пайки, взаимная поддержка – это то, что укрепляло их готовность продолжать бороться за жизнь» [116] .

Мало систематичных исследований проводилось о социальных связях в концлагерях, но Дэвидсон заметил, что связи между людьми играли ключевую роль. Как мы видели, такие связи были у Печерского с его товарищами по плену из Минска. Он знал, что когда-нибудь война закончится, и понимал, что должен оставаться с друзьями. Русские были группой, они помогали друг другу, и уважение к офицеру было частью группового взаимодействия. Дэвидсон также сделал вывод, что такие группы часто имели общую политическую или религиозную ориентацию [117] .

116

Ibid. P. 123.

117

Ibid. P. 133.

Во время подготовки восстания связи между русскими военнопленными укрепились, так как секретность была залогом успеха. На поздних стадиях подготовки другие узники помогали прятать Печерского и заботились о том, чтобы он получал работу полегче и мог быть более-менее незаметным для немцев. Эти меры дали ему пространство для детального планирования. Он полагался на нескольких верных русских друзей и других, включая Фельдхендлера, которого убедил, что сражение – единственный выход. Одиночные попытки побега провалились, и, как русский солдат, А.А. Печерский хотел сразиться с врагом. Он был поражён, что мятеж до сих пор никто не организовал.

Более того, русские образовали тесный круг, они резко негативно относились фашизму, имели общий язык, шутки и чувство гордости. Они бросали вызов спокойствию немцев, как рассказал А.А. Печерский в воспоминаниях: «10 октября: я увидел офицера СС с рукой в гипсе. Мне сказали, это Грейшут вернулся из своего отпуска. Он был ранен в русском авианалёте [118] . Цибульский предложил: если Френцель прикажет спеть, мы поприветствуем Грейшута песней летчиков и споём громко. Отлично, мы споём громко сегодня! Так и вышло. Обершарфюрер Френцель пересчитал нас быстро и скомандовал отход. Русские должны были петь. Цибульский подмигнул нам и мы запели: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…». И когда мы проходили ворота, мы маршировали и пели: «Всё выше, и выше, и выше стремим мы полёт наших птиц…» Наш Авиамарш оскорбил Грейшута до глубины души. Возбуждённый, с красными глазами он подбежал к нам и начал возмущаться. Мы поклонились, чтобы избежать избиения, но не прекратили петь. 28 сентября, через неделю после того, как я прибыл в лагерь, я знал всё про ад Собибора. Я знал точные места, занимаемые персоналом, охраной и арсеналом» [119] .

118

Novich M. Ibid. P. 93.

119

Rijksinstituut voor Oorlogsdocumentatie. Report for the Jewish Historical Institute Warshau, January-June 1952. P. 30–32.

Позже, во время подготовки к восстанию, А.А. Печерский познакомился с Люкой, дочерью немцев, сбежавших в Амстердам, и, судя по тому, что он и другие писали, у них могли быть близкие отношения, но, очевидно, это не было сексуальной связью. Она пасла кроликов, которых любили есть немцы. Она видела голых людей, проходящих по Schlauch, потому что был просвет между досками и ветками забора. Она рассказала об этом А.А. Печерскому. Люка описывается как восемнадцатилетняя девушка из Голландии, но на самом деле она была немкой, чьё настоящее имя Гертруда Попперт-Шёнборн. Она родилась в Германии 29 июля 1914 г., так что когда А.А. Печерский её встретил, ей должно было быть двадцать восемь. И всё же он её описывает как восемнадцатилетнюю, и возможно мы никогда не узнаем, действительно ли это была она. Некоторые авторы и режиссёры романтизировали их отношения. Большинство упоминают Люку и её помощь при подготовке восстания. Больше двух лет прошло, как А.А. Печерский покинул семью, он не знал, что случилось с его женой. Точно известно, что ему нравилось сидеть с Люкой и он находил некоторое утешение в дружбе с ней, что было признаком его желания жить. Когда началось восстание, она дала ему рубашку, которую он сохранил на все оставшиеся годы войны и которая до сих пор часть его наследия в Ростове-на-Дону. Конечно, были примеры людей в лагере, которые влюблялись, что было другой формой борьбы с расчеловечиванием.

Перелом наступает

Когда 18 сентября прибыл А.А. Печерский, немцы уже проигрывали войну. Составы, шедшие через Беларусь и Восточную Европу, были забиты ранеными немецкими солдатами, направлявшимися на лечение в Германию, и это был подъём боевого духа русских солдат. Они видели раненых, они знали, что должны пережить войну. Для немцев больше не было безопасных мест. Если они искали передышки дома, они обнаруживали, что немецкие города подвергались ежедневным бомбёжкам, там царило разрушение и страх. Как мы понимаем, наступал переломный момент. Это была надежда на выживание для узников лагеря, и они задавались вопросом: как скоро наступит свобода. Будет ли это вовремя? Выживут ли они?