Собиратель зла
Шрифт:
— Нужно в лес идти, искать! — твердо заявил трактирщик. — Я с тобой, соседей тоже зови.
Отец пропавшей девушки торопливо кивнул и поспешно удалился, а хозяин обернулся к гостям:
— Неладно дело…
Корди доел и встал, чтобы расплатиться, Ленлин быстрей заработал ложкой.
— Ну, раз дальше отправляетесь… — начал хозяин.
— Да, уходим, — кивнул Корди.
— Как девушку звать? — подал голос Ленлин. — Я на случай, если встретимся…
— Ильмой зовут. Вряд ли она вам на дороге попадется. Ох, беда…
Трактирщик прошел на кухню, там, должно быть, хозяйничали женщины.
Вышли вместе, Корди отправился за жеребцом, а хозяин оставил их и ушел по тихой улице. Должно быть, к дому отца пропавшей девчонки.
После еды шагается не так бодро, и Корди, жалея спутника, поехал медленно. Оба молчали, даже Ленлин не заводил разговора. Но потом, когда деревня уже скрылась за лесом, а небо налилось густой синевой, наконец не выдержал:
— А как по-твоему, это как-то связано с Алхоем? Ну, что ему рабынь возят, а тут эта Ильма пропала?
Корди пожал плечами. Он не думал об этом. Дорога шла по лесу, до границы оставалось совсем немного, и местные, похоже, этих мест избегали — так что здесь деревьев никто не рубил. По обе стороны тракта теперь высились здоровенные дубы и клены, Корди этот лес напомнил родные чащи. Здесь не ощущалось присутствия человека — только дорога, да и та пустынна.
В лесу темнеет раньше, но Корди с Ленлином шагали в сумерках. Поэт не спрашивал, где собирается ночевать спутник, даже ему не хотелось нарушать настороженное молчание чащи.
— Постой! — негромко бросил Корди, натягивая поводья.
— Что случилось? — Ленлин на всякий случай задал вопрос шепотом.
— Граница.
Корди указал столбы, установленные по обе стороны дороги. Кустарник вокруг был вырублен, но сейчас, в темноте, эти бревна, накрепко вкопанные в землю, сливались с темной массой зарослей.
— Ручаюсь, что они выкрашены красным, — заявил поэт. — Я слыхал, у Лорда Алхоя все красное.
— Важно, что их не охраняют, — отозвался Корди. — Во всяком случае, по ночам.
Юноша спрыгнул на землю и подошел к столбу, погладил гладкую поверхность, зачем-то поднял голову и всмотрелся в фиолетовые небеса…
— Ну что, пойдем дальше? — осторожно спросил Ленлин. Ему вдруг стало страшновато.
— Я думаю, здесь лучше лесом… — Впервые в голосе Корди чувствовалась неуверенность. — Но сейчас ночь, никого нет… давай еще немного по тракту.
Ленлин догадался, что спутник немного растерян, прежде за Корди подобного не водилось. Поэтому поэт предложил:
— Если ты сомневаешься, давай свернем в лес. Ты можешь в лесу идти, не заблудишься? Потому что я совсем не…
— Давай, — с облегчением решил воин. — Я могу.
И спешился. По лесу они прошли совсем немного, Корди вдруг крепко сжал предплечье музыканта. Ленлин догадался: шуметь нельзя. Послушно замер и поглядел на приятеля. Здесь, в лесу, он почти ничего не видел и скорей угадал, чем рассмотрел движение руки Корди. Тот указывал в сторону. Ленлин тоже глянул — за деревьями мерцали оранжевые отсветы. Кто-то развел костер.
Когда Корди вручил Ленлину
Ойрик вышел проводить дорогих гостей, с каждым церемонно распрощался, раскланялся, сетовал, что деньги вышли и нет возможности угостить славных соседей, как они того заслуживают.
— Но уж как расторгуюсь, непременно соберу вас, дорогие мои друзья, снова! — пообещал напоследок старик, ударяя в землю тростью, будто ставил восклицательный знак в конце фразы.
Когда пьяные выкрики стихли, Ойрик обернулся к подручному, и другим, совершенно трезвым голосом, велел:
— А теперь идем. Пора дело делать. И, это, Пегий… прихвати дубинку какую-то, что ли. Нож у тебя есть?
Тот продемонстрировал ржавый обломанный клинок, который обычно носил за сапогом и никогда не пускал в ход. Пегий вовсе не был душегубом, выбирал жертвы безобидные, чтобы можно было обойтись без членовредительства.
— Нож тебе нужен другой… как прибыль пойдет, куплю. И одежку получше… — вслух подумал старик. — Идем!
Пегий запер домик и поспешил за стариком. Ночью проход позади клеток невольничьего рынка выглядел мрачно и неприветливо. Со стороны реки дул ветер, где-то повизгивала жесть — должно быть, раскачивалась невидимая в темноте вывеска. Шаги звучали таинственно, и каждый будил под пустующими навесами гулкое эхо. По дороге Ойрик наставлял подручного:
— Когда пойдет торг, следи за шкипером и его людьми. Может, попытаются надуть, может, затеют ссору. Сейчас время ночное, их на судне много, а нас только двое. Если что — беги. Завтра поднимешь, кого сможешь, приведешь на пристань меня выручать.
— А могут напасть? — удивился Пегий.
— Вряд ли, потому что им невыгодно ссору в Раамперле затевать… но гляди в оба.
На барке горели фонари, прикрытые мутными стеклами. Шкипер не спал, поджидал покупателя. Ойрик окликнул издали, по кораблю засновали тени, вспыхнули новые светильники, поярче.
— Давай, выводи! — решил Ойрик. — Показывай по одному, будем осматривать, оценивать. Сразу платить стану, монеты при мне.
Шкипер сперва заспорил — мол, обычно купец поднимается на борт, там и глядит. Ойрик отказался, время позднее, ему поскорей нужно. В конце концов старик настоял на своем — матросы стали выводить по прогибающимся хлипким сходням сонных рабов. Начался торг. Цены старик называл уверенно, и неизменно — минимальные. Шкипер бранился, дергал усы, но Ойрик держался твердо, и последнее слово всегда оставалось за ним. Пегий ежился в оборванной одежке под холодным ветром с реки и поглядывал, чтобы на берегу не собиралось помногу моряков. Если что, поторапливал: «Давай-ка обратно, не мешай хозяевам торг вести!» — и помахивал увесистой дубинкой. Налетчик старался выглядеть уверенно, однако отчаянно трусил. Боялся, что шкипер велит поколотить их со стариком да отобрать монеты. Ночь, поблизости никого, кто помешает? Так он и косился на матросов, пока выводил рабов и пристегивал по одному к длинной цепи, по мере того как Ойрик назначал цену и оплачивал одного невольника за другим.