Собирай и властвуй

Андреев Андрей Анатольевич

– Этот?

– Да не этот, дурёха, который в носке недовязанном!

– А, поняла.

Рута протянула длинный прозрачный кристалл с четырьмя гранями, алхимица быстро прочитала над ним заклинание, бросила в котелок. Вспух большой пузырь, лопнул. Старуха, ловко орудуя деревянной ложкой, достала кристалл со дна, ухватила двумя пальцами, осмотрела. Из прозрачного тот стал молочно-белым, увеличился, самое меньшее, вдвое.

– Вот, держи. Как применять, знаешь?

– Положить под подушку, - отчеканила Рута, заворачивая волшебный предмет в тряпицу, - так всю ночь и спать, не вынимая.

– Правильно, -

алхимица покивала.
– Сон ярким будет до необычайности, но больше уже не повторится.

– Кристалл разбить потом?

– А как хочешь, можешь и разбить, без разницы.

По дороге домой Рута не удержалась, заглянула на аллею хладовладов. Отсюда лучше всего был виден замок правителя, не уставала им восторгаться - башни из волшебного льда сверкают, словно алмазы, конусы крыш из синих торосов, кажется, проходят сквозь небо. Хладовлады минувших эпох смотрели на замок вместе с ней: кто-то опирался на меч, кто-то держал на плече булаву, кто-то сидел на снежном медведе. Высеченные изо льда, они как нельзя лучше соответствовали своему титулу. Имён Рута не запоминала - зачем?
– тот для неё так и был Мечником, тот - Крепышом, а этот - Наездником-на-Медведе.

До сих пор не верилось, что в столице, Тёплой Гавани. Погода теплее, это уж точно, а вот люди наоборот. Сложно бы здесь пришлось, если бы не Натала; домик её недалеко от стены, аккуратный, с двускатной крышей. Со стороны такой крохотный, на самом же деле уютный. Одна большая комната разделена на две поперечной перегородкой, точно посередине в ней арка, и сразу от входа видно окно. В первой комнатке слева кухня, справа камин, на полу огнеупорная шкура какой-то гигантской ящерицы. Во второй комнатке слева кровать, справа уборная, на полу шкура медведя, у окна складной столик. В первой комнатке у перегородки два комода, крючки для одежды, полки для обуви, с обратной же стороны на перегородке укреплено оружие: кинжалы, метательные ножи, даже звёздочки в четыре луча. Прикасаться к оружию Натала запретила строго, Рута и не прикасается. Зачем? Таким не то что порезаться - зарезаться недолго!

Закрыв дверь на все запоры, Рута освободилась от верхней одежды, прошла к столику у окна. Шторы задёрнула, артефакт устроила между баночек с притираниями. Под подушку его определила уже перед самым сном, сама ложиться не торопилась, взялась за пасьянс. Сойдётся, или нет? Круги к овалам, квадраты к звёздам, переворот... звёзды к овалам, круги к квадратам, переворот... сошлось! Значит, и с избавлением от сна должно получиться, хотя много о таких артефактах страшного говорят. А видеть один и тот же кошмар на протяжении года разве не страшно? Нет уж, хватит с неё, будь что будет. Голову на подушку кладёт, будто на плаху, светильник на столике горит до утра.

[2]

Рута и Барагуз в крохотной каютке, на жёстких лежанках, разделяет их узкий, в пару шагов, проход. Со стороны головы большая скрипучая дверь, со стороны ног сундучок под скарб, прикрученный к полу. Воздух тяжёлый, с вонью ржавчины, с трудом входит в горло, с трудом выходит из лёгких. Рута чувствует, что ещё немного, и задохнётся, потому поднимается, проходит сквозь дверь. Каютки охватывают кольцом трюмы, трюмы охватывают кольцом машинное отделение. На миг стены становятся для Руты прозрачными, видит в центре машинного отделения огромный артефакт-механизм,

крутящийся огненным колесом. Так вот оно какое, сердце баржи!

Рута следует дальше, узким трапом поднимается на верхнюю палубу, пролезает сквозь люк. Четыре высоких борта, четыре шпиля-оберега в углах, с красными огоньками в навершиях. Основную часть палубы занимает груз - сложенные штабелем брёвна, меньшую - надстройки, вроде капитанской каюты, камбуза, голем-склада.

– А ты что здесь делаешь?
– пальцы капитана Вульма стискивают плечо, словно клещи.

– Я недолго, - лепечет Рута, - я подышать...

Глаза у капитана в красных прожилках, серая кожа в язвочках, волосы тоже серые, свисают сосульками. Голос же подобен грому, грохочет на самое ухо:

– Надышишься, сукина дочь, ты здесь такого надышишься!..

– Ещё немного, мой дорогой, и погубят её не вредные испарения, а твои вопли...

Высокая женщина появляется словно бы из ниоткуда: волосы острижены коротко, морщинки в уголках губ, уголках глаз, кожа обветрена. Одежда на ней мужская, через плечо перекинута перевязь с метательными ножами; оберег под цвет глаз - малахитовый кулон, оправленный в серебро.

– Отцепись, Натала, - Вульм неохотно отпускает плечо Руты, - не лезь не в своё дело.

Дав знак Руте, чтобы стала за спину, Натала улыбается капитану:

– С твоего позволения, я о ней позабочусь.

– Как знаешь, - на ременной петле у Вульма большой молот-киянка, забрасывает на плечо.
– Моё дело предупредить.

– А он прав, - говорит Натала после того, как капитан удалился, - здесь опасно.

– Знаю, - Рута вздыхает, - но внизу так тесно, так душно.

– А ещё скучно, - Натала хитро подмигивает.
– Пошли, кое-что покажу.

Стоит им подойти к борту, как ночь сменяется днём, мир, до того чёрный, меняет краски: чёрной остается только река, серый берег переходит в серое же небо, на нём белый глаз Игнифера.

– Сейчас будут мамонты, - говорит Натала голосом Айрис, - не пропусти.

Баржа с лохматыми исполинами проходит быстро, Рута смотрит во все глаза. Девочкой она мечтала увидеть - хотя бы одного, хотя бы издалека!
– как же долго пришлось ждать, пока мечта исполнится.

– Какие красивые, - шепчет, вцепившись в обледеневшую кромку борта, - какие могучие...

Снова опускается ночь, звёзды на чёрном небе, звёзды в чёрной воде, Рута просит:

– А можно Чистое озеро увидеть? Ну, пожалуйста!

Натала к чему-то прислушивается, качает головой:

– Нет, пора тебе возвращаться в каюту.

– Но почему?

– Почему да почему - скрипов, что ли, не слышишь?

Появляется Вульм, отпихивает Наталу в сторону, грохочет:

– Дай-ка я!

Вскидывает киянку, размахивается, прикладывает Руту по голове, и она, не успев даже ойкнуть, проваливается на свою лежанку. Барагуз как спал, так и спит, только на другой бок перевернулся. С Рутой же после удара что-то случилось, как бы проснулась во сне: знает, что будет дальше, во всех подробностях знает. Порывается было разбудить Барагуза, предупредить, но понимает - нельзя. Если нарушит ход сна, тот сломается, будто баржа, и затонет, забирая с собой. Потому Барагуза Рута не трогает, и вообще тихо сидит, лишь одну вольность себе позволяет: делает перекрытия баржи прозрачными.