Соблазнение Минотавра
Шрифт:
Власть руин, в которые превратился древний город, оказалась еще сильнее, она пробуждала воображение, требовала мысленно отстроить его заново и тем самым устремляла в беспредельные высоты его красоту, не подверженную ни разрушению, ни затмению настоящим, не превращающую в обыденное, не обнаруживающую свои изъяны.
Чтобы достичь такой высоты, нужно было уметь отбрасывать детали, затрудняющие полет воображения и приземляющие его.
Тюрьмы, еще помнящие сцены ужасов, увитые побелевшими от времени потоками плюща, приобретали на солнце умиротворенность и пассивность, пропитывались духом смирения, прощавшего преступления человека
Древний город так подействовал на Лилиану, что у нее защемило сердце. Она не привыкла к таким путешествиям в прошлое. Ей казалось, что город до сих пор оплакивает своих усопших, хотя и не в силах вспомнить их поименно. Это напомнило ей руины с картин Кирико. Она спросила Майкла:
— Откуда эта гнетущая тишина?
— Здесь нет ветра, — ответил Майкл.
И вправду, отсутствие ветра придавало городу статическую красоту живописного полотна.
Была и другая причина тишины. Лилиана обнаружила ее только после обеда, когда, сидя в одиночестве на террасе, загорала.
Солнце было таким пронзительным, что одурманивало. Лилиана заснула и увидела сон. Огромный стервятник кружился над террасой, затем камнем упал вниз, и она почувствовала удар клюва в плечо. Проснувшись от собственного крика, Лилиана поняла, что это был не сон: стервятник оставил отметину на ее плече и теперь тяжело, медленно улетал прочь.
Там, где поселяются стервятники, они убивают всех певчих птиц. Отсутствие певчих птиц вместе с отсутствием ветра и было причиной мертвой тишины.
Ей переставал нравиться древний город. На краю города грозно вздымался вулкан. Он поднимался вверх так круто и высоко, что его вершина скрывалась в облаках.
— Я там был, — сказал Майкл. — Заглядывал в кратер и видел, как тлеет внутренний огонь земли.
В воскресенье Майкл сказал:
— Я бы хотел, чтобы ты каждую неделю проводила здесь выходные.
В тот вечер он, Лилиана и другие гости сидели в патио, как вдруг в небе появилась какая-то летящая комета, которая тут же взорвалась и рассыпалась фонтаном искр.
Лилиана подумала: «Вулкан!»
Они подбежали к выходящим на улицу окнам. Там стояла, смеясь и разговаривая, толпа юношей, одетых в аккуратные темные костюмы и сверкающие белизной рубашки. Фейерверк освещал их смуглые гладкие лица. Маримба звучали словно игрушечные детские пианино, и извлекаемые из них легкие звуки были такие задорные, как будто инструменты заливались смехом.
Пиротехнические сооружения в виде высоких деревьев были устроены так, что срабатывали поочередно, ветка за веткой. С золоченых верхушек и красных веток свисали закрученные спиралью планеты, цветы и колеса, они
Цветы рассыпали вокруг золотую пыльцу, планеты улетали в космос, оставляя за собой пепел и голые каркасы. Некоторые колеса, усиливая яростное вращение с каждым взрывом своих золотых спиц, срывались и навсегда улетали в небо, не возвращаясь ни золотым дождем, ни пеплом.
Дети мчались туда, куда падали искры, и становились под золотой дождь, словно он мог превратить в свет лохмотья их одежд и жизней.
Майкл стоял рядом с Лилианой, не получая от этого зрелища особого удовольствия. Он смотрел на парней с выражением, в котором угадывался холодный блеск голода, но никак не эмоция. Скорее даже холодный блеск глаз охотника, наводящего ружье на добычу перед тем, как ее убить.
— Эта фиеста предназначена только для мужчин, Лилиана. Мужчины здесь открыто любят друг друга. Взгляни, как они держатся за руки.
Лилиана поняла его слова по-своему: он хочет, чтобы это было так, именно так.
— Они хотят оставаться в кругу мужчин. Им нравится там, где нет женщин, — говоря это, он смотрел на нее без злости, но наблюдал за эффектом, который произведут его слова.
— Майкл, в детские годы я жила в Мексике. Здесь женщин держат вдали от улиц и кафе, держат дома взаперти. Но это вовсе не то, что ты думаешь…
Они смотрели на опрятно одетых молодых людей, любующихся фейерверком. Потом заметили, что окно на противоположной стороне улицы ярко освещено и в нем, за железным ограждением, стоит совсем юная девушка в белом платье. Комната позади нее наполнена людьми, и звучат маримба.
Воцарилась тишина. Один из юношей вышел вперед, встал с гитарой под окном девушки и запел серенаду, воспевающую ее глаза, улыбку и голос.
Она ответила ему ясным, нежным голосом, приняла комплименты, улыбнулась, но войти не пригласила. Это означало, что серенада исполнена недостаточно артистично.
Это был ежегодный поэтический турнир, где в расчет принималось только мастерство стихосложения. Так что парни, которые танцевали друг с другом на улице, были всего лишь плохими поэтами, которых не пустили в дом!
Одна из серенад в конце концов понравилась девушке, и исполнивший ее юноша получил приглашение войти. Семья девушки встретила его у дверей. Остальные парни громко подбадривали.
Лилиана сказала:
— Я хочу потанцевать с плохими поэтами!
— Нет, — сказал Майкл. — Нельзя!
— Почему же?
— Здесь так не принято.
— Но я американка. Я не обязана соблюдать местные традиции.
Лилиана вышла на улицу. Когда она появилась на пороге, студенты уставились на нее с благоговейным ужасом. Потом довольно забормотали:
— Американке дозволяется танцевать на улицах.
Один из них, посмелее, пригласил ее на танец. Лилиана скользнула в его объятия. Маримба звенели, как музыкальные шкатулки, как тибетские колокольчики, как балийские цимбалы. Фейерверк освещал небо и лица.
Молодые люди сомкнулись вокруг нее в ожидании танца. Протянули ей цветок, чтобы она украсила волосы. Тактично, словно живой стеной, оттеснили ее от своих пьяных приятелей. Она переходила из объятий в объятия. И всякий раз видела в окне лицо Майкла — холодное и сердитое.