Соблазненная роза

Филлипс Патриция

— Нет!

— Но у тебя нет другого выбора, — уже сердито проговорил он. Мой хозяин послал меня за тобой.

— А кто таков твой хозяин и что ему от меня нужно?

— Этого мне говорить не велено. Ну, пошли. Не теряй понапрасну времени. Своей ли волей пойдешь, или мне придется действовать силой — все одно я тебя увезу.

— Нет! — снова закричала Розамунда. Потеряв в конце концов терпение, он ухватил ее за плечо, и один из солдат тут же поспешил на подмогу. Вскоре они с ней сладили и положили поперек седла, точно мешок с мукой. Отчаянно крича и пытаясь сесть,

Розамунда хорошенько помучила своего похитителя, пока он не усадил ее перед собой, предварительно обвязав ее веревкой, так что локти вжались в бока, и предупредив заодно, что, если она не прекратит голосить, ему придется вставить ей в рот затычку.

Мерно покачиваясь в седле, пленница смотрела на светлеющие окрестности и, пытаясь собраться с духом, обдумывала план избавления. Увидев проходящих мимо крестьян, она стала молить их о помощи. Но ее похититель тут же закрыл ей ладонью рот, напомнив таким образом, что самое разумное в ее положении — помалкивать. Какое-то время Розамунда надеялась, что они наткнутся на повозку Мэта и Джиллот. Но, доехав до перепутья, отряд свернул в сторону деревни Гаттон, и ей стало ясно, что на встречу рассчитывать нечего. Доехав до Гаттона, всадники свернули еще раз — вправо — и подъехали к вымощенному булыжником гостиничному двору, где стояли несколько груженых фур, — видать, кто-то собрался уезжать.

Розамунда сидела ни жива ни мертва, изнемогая от гнева и обиды: огромная лапища предводителя до боли крепко зажимала ее рот. Розамунде не раз доводилось слышать истории о похищенных женщинах, которых потом продают в публичные дома, где несчастных понуждают распутничать. Кошмарные картины одна страшнее другой возникали в ее воображении, а ее похитители тем временем обсуждали, что делать с добычей дальше. Немного успокаивало то, что на разбойников эти солдаты не походили. Видать, офицеры, вон какие богатые сбруи и амуниция… должно быть, они служат у какого-то знатного лорда. А знак на трепещущем на легком ветерке штандарте она вроде как видела раньше: леопард с разъяренно оскаленной пастью. Как сверкает золотое шитье!.. И вдруг сердечко ее затрепетало: она вспомнила, где видела этого шитого золотом леопарда. Точно такой же был вышит на попоне у того богатого господина, которого она встретила вчера на Эплтонской дороге!

Все теперь окончательно прояснилось. Так вот почему за ней охотились! А зачем она понадобилась их хозяину, понятно и так… Она тут же вспомнила, как восхищенно он ее тогда рассматривал. Восхищенно, да, но любострастия в его взгляде вроде бы не было. Раздумья Розамунды были внезапно прерваны: мучители стащили ее с седла и развязали веревки.

— Если будешь держать рот на замке, я не стану тебя тащить силком, пойдешь сама как вольная женщина, а не пленница, — милостиво разрешил предводитель, он же капитан Хартли.

Розамунде страшно хотелось дать ему за такие дерзости оплеуху, но она справедливо рассудила, что гонор eй сейчас ни к чему. Видать, силища у этого офицера огромная, и он обязан выполнять приказ своего господина. Гордо вскинув голову, Розамунда проследовала с солдатами в гостиничный двор. Капитан шел впереди, двое ратников

по бокам и один замыкал шествие. Остальные, спешившись, разбрелись по двору, переговариваясь и потягивая эль. Но вот бледное солнце проглянуло-таки сквозь облака, одолев зимнюю утреннюю хмарь.

Потом Розамунду долго-долго вели по узким ступенькам наверх, приказав, наконец, остановиться перед закрытой дверью. «Не иначе, как господская опочивальня», — подумала Розамунда. Она верно угадала: когда дверь распахнули, первое, что бросилось ей в глаза, была огромная постель. Розамунда вошла в освещенную свечой комнату, стараясь не выказать своего страха. Ее предчувствия сбылись — у окна стоял тот самый дворянин с Эплтонской дороги. Он был одет в дорожное платье, а рядом на скамейке лежал плащ. Когда он обернулся, на лице его тотчас вспыхнула приветливая улыбка.

— Вот та девушка, которую зовут Розамундой, — отрапортовал капитан Хартли.

— Это действительно та девушка, Хартли.

Капитан с облегчением вздохнул и пустился в объяснения:

— В такую рань девушки обычно по дорогам не ходят, так что найти ее было не так уж трудно, — честно признался он, однако при этом отер со лба пот, хоть был только что с морозца. Взопреешь тут: Хартли один знал, какое ответственное дело было доверено хозяином ему и его воякам…

— Благодарю тебя, Хартли. Можешь идти.

— Слушаюсь, милорд. Если что, я буду во дворе.

Розамунда подождала, когда капитан выйдет и, прислушиваясь к его тяжелым удаляющимся шагам, старалась придумать какие-нибудь предельно убедительные слова.

— Ты как будто чего-то боишься, милая. Клянусь, тебе не из-за чего волноваться. Я понимаю, как не испугаться: схватили да неизвестно куда повезли. Ты уж прости, не держи на меня обиду за то, что поневоле заставил тебя пережить. У меня не было иной возможности доставить тебя сюда в срок, до назначенного часа отъезда. Я не хотел забирать тебя, не испросив — при тебе же — согласия у твоей матери, но, увы, тебя не было дома — уже ушла на ярмарку.

Его речи звучали вроде бы правдиво, и Розамунда немного успокоилась. И даже ее гнев куда-то улетучился. Однако как бы этот человек се ни улещивал и ни виноватился перед нею, ему вряд ли удастся придумать оправдание тому, что он залучил ее в гостиницу.

— Зачем вы приказали привезти меня сюда? — спросила Розамунда.

— Совсем не за тем, о чем ты думаешь. Что? Небось, разочарована?

— Я не какая-то распутница, я честная девушка, — сердито выпалила она, призвав на помощь все свое бесстрашие.

— Вот это замечательно, твоя добродетель принесет тебе великую выгоду. — Он сделал шаг ей навстречу, и Розамунда тут же отступила на шажок назад. Он улыбнулся, изумленный такой недоверчивостью.

— Я вовсе не собираюсь посягать на твое целомудрие. Хоть нрав у меня отнюдь не монашеский, скорее напротив. Но что касается твоей особы, не бойся — тебя я не трону. Ты знаешь, кто я? Розамунда покачала головой.

— Зовут меня сэр Исмей де Джир, лорд Лэнгли Гаттонский.

— И что лорду Лэнгли угодно от меня, дочери простой деревенской прачки?