Соблазнить (покорить) Старшего следователя
Шрифт:
Дима тормозит у больницы и девчонки выходят. Шлю им украдкой воздушный поцелуй. Хорошие мои! Как же я вас люблю. Ловлю взгляд Ангелины и пытаюсь ободряюще ей улыбнуться. Правда улыбка выходит скорее жалкой.
Дима не даёт нам даже распрощаться, срывается с места и, едва не задев стоящие рядом машины, выносится на дорогу.
Ну вот, похоже, самое страшное ещё впереди.
Дима едет молча, уставившись на дорогу. Не единого взгляда на меня не бросает.
А мне хочется
Я актриса, я умею скрывать свои эмоции. Я всегда контролирую свои чувства и, если уж делаю глупости, то делаю их осознанно, потому что сама так решаю. Но сегодня система даёт сбой.
Слезы сами подступают к глазам, справится с эмоциями никак не получается. Ещё мгновение и я разревусь прямо в машине.
Чувствую себя брошенной и несчастной. До боли уязвимой, одинокой.
Эмоции бушуют внутри меня, хотя головой я понимаю, что повода для этого нет.
Печаль сменяется злостью. Да как он вообще смеет вести себя со мной так?!
Хочется закричать, влепить Диме пощечину.
Раздражает его отстранённым взгляд, раздражает скупые движения. Сам Дима начинает меня до дрожжи бесить.
Изо всех сил стараюсь взять себя в руки. Откуда такие эмоциональные качели? Меня так клинит во время месячных, но месячные ещё не скоро. Черт, а вдруг…
Появившаяся в голове мысли заставляет улыбнуться. Но я ее почти мгновенно отметаю, чтоб не давать себе лишнюю надежду.
Подъезжаем к дому и Дима выходит из машины, раздражённо хлопает дверью так, что срабатывает сигнализация на соседних автомобилях. Широкими шагами обходит свой джип, помогает выйти мне.
Улыбка помимо воли появляется на губах. Мой идеальный мужчина. Слезы снова наворачиваются на глаза, но на этот раз от умиления.
Поднимаемся в квартиру в неловком молчании. Я все ещё разрываюсь от желания врезать Диме затрещину и бросится ему на шею. А ещё сгораю от стыда за собственную глупость.
— Димочка, я знаю, что дура, — бормочу, когда мы заходим домой.
— Молчи, Раиса! — гневно рычит мой любимый. — Просто молчи и дай мне прийти в себя!
И тут меня прорывает.
— Молчи? — не замечаю, как перехожу на истерический крик. — Значит я должна все делать по твоему первому требованию? Сказал ноги раздвигать — раздвинуть, сказал замолчать — замолчать!
— Солнышко, ну что ты такое говоришь? — Дима мгновенно теряет все свою злость и растерянно смотрит на меня.
А меня несёт.
— Когда захотел пришел, когда захотел ушёл! — ору и наступаю на любимого. Товарищ Старший следователь машинально делает шаг назад и меня ещё больше распаляет его отступление. — Никаких гарантий, никаких обязательств! А я должна послушно сидеть на месте и все твои приказы исполнять!
— Солнышко, я же не хотел… — бормочет мужчина.
Вот он какой идеальный.
Слезы умиления всё-таки скатываются по лицу и я больше не могу сдерживать рвущиеся наружу рыдания. Закрываю рот ладошкой и ныряю в ванну. Закрывают на щеколду и только там отпускаю свои эмоции.
Сажусь на пол и реву, как последняя истеричка. Смеюсь от собственного идиотизма, представляю, что Дима обо мне после этого подумает, и ещё больше плачу. Он же меня сейчас разлюбит! Да он меня никогда не любил! Если бы любил, никогда бы не отпустил с идиотом-Мышкиным. Я ему совсем не нужна. Я ему безразлична!
Утопаю в жалости к себе, а заодно в слезах. Эмоции затапливают с головой.
Дима тарабанит снаружи.
— Рая, успокойся и открой! — приказывает строго. — Ну хватит плакать, открой — я тебя обниму и утешу, — тут же уговаривает ласково. — Солнышко, ты меня просто неправильно поняла. Раечка, открой. Открой, или я эту чёртову дверь выбью!
— Потом сам на место ставить будешь! — отвечаю раздражённо.
— Поставлю, — слышу ворчливый голос. — А сейчас будь хорошей девочкой, отойди ближе к душу.
Хвата небесам, что ванна у меня большая. Ещё большая хвата моему благоразумию, потому что я села реветь не прямо под дверью, а на мягкий коврик у душевой кабины. Иначе вылетевшая дверь прилетала бы мне по лбу.
Дима залетает в ванну и садится на пол рядом со мной.
— Солнышко, прости меня, пожалуйста! — бормочет он виновато и прижимает к себе. — Просто я переволновался за вас. Костылев — редкостный подонок. А вы к нему одни завалились. Ну ты представляешь, что тем могло произойти?
— Понимаю, — киваю сквозь слезы. — Мне очень стыдно, правда! Девчонки решили, а звонить тебе, значило предать их… — самой стыдно от таких тупых оправданий, но ничего умнее в голову не идёт.
— Все в порядке, — Дима ласково гладит меня по голове. — Все мы имеем право на ошибку. Правда, я больше не злюсь.
Обнимаю любимого и с наслаждением прижимаюсь к крепкой груди. Как же я его люблю. Он самый лучший мужчина на свете!
— Ну что ты опять рыдает? — устало спрашивает меня Дима.
Прислушиваясь к себе. Действительно, ну чего снова реву?
— Шаурмы хочу, — вдруг понимаю. — Вот прям до слез, — говорю жалобно.
— Нашла повод сырость разводить, — вздыхает любимый. — Схожу я тебе ща шаурмой. Только ты же сама говорила, что ее не любишь.
— А фиг его знает, что на меня нашло, — пожимаю плечами. — Только сходи поскорее, а то сейчас опять разревусь. Что на меня нашло? Совсем с этими приключениями нервы стали ни к черту.
Дима быстро собирается и уходит в ближайший киоск. Вот только за пятнадцать минут его отсутствия мои предпочтения поменялись. Теперь я хочу не шаурму, а самого Диму.