Соблазнительница
Шрифт:
— Когда они подрастут, можно будет послать одного Аманде?
Она смотрела на щенка и ерошила пуховую шерстку у него на животике, тихонько воркуя. А Люк смотрел на ее голову, на золотые локоны.
— Конечно. Но сначала выбери одного для себя. — Он взял у нее задремавшего щенка, поднял его, оглядел и проверил разворот лап. — Вот этот годится.
— Но… — Амелия посмотрела на Сагдена. — Это ведь чемпион…
— Он будет лучшим псом для своего хозяина. — Люк наклонился и подложил щенка к матери. — И Красотка сочтет
Люк выпрямился и кивнул Сагдену:
— Я навещу вас завтра.
Взяв Амелию за руку, он оторвал ее от очаровавшего ее зрелища — маленький чемпион, сосущий мать. Они вышли из псарни.
— Подумай, как его назвать. Через пару недель его отнимут от матери.
Она все еще оглядывалась назад, в проход.
— А тогда я смогу брать его на прогулку?
— Только недалеко. Щенки больше любят поиграть.
Амелия вздохнула:
— Спасибо. — Он посмотрел на нее, она улыбнулась и легко поцеловала его. — Лучшего свадебного подарка ты не мог мне сделать.
Лицо Люка затуманилось, и она тут же нахмурилась.
— Боюсь, мне нечего подарить тебе взамен.
Она посмотрела в его глаза, но ничего не смогла в них прочесть.
Момент прошел. Он поднес ее руку к губам.
— Тебя, — шепнул он, — более чем достаточно.
Она решила, что речь идет о ее приданом, но усомнилась в этом, вглядевшись в его лицо, его глаза… Легкое напряжение пробежало у нее по спине.
Она подумала: не следует ли сказать ему, что она не возражает против того, что он тратит деньги на собак? Она подумала: не поэтому ли он подарил ей щенка, будущего чемпиона? Но сразу же отогнала от себя эту мысль. Она никогда не замечала, чтобы Люк выбирал окольные пути, — для этого он был слишком высокомерен.
Нужно ли вообще говорить об этом? Они не говорили о ее приданом с тех самых первых дней, но, по правде, здесь и не о чем было говорить. Что касается денег, того, как он управляет их состоянием, она доверяла ему полностью. Люк вовсе не похож на своего отца — в его преданности своей семье невозможно усомниться.
Пожалуй, именно эта преданность позволила ей зайти так далеко — оказаться здесь, ходить по земле Калвертон-Чейза, который теперь стал ее домом, с ним, который теперь стал ее мужем.
Она чувствовала на себе его взгляд, чувствовала жар, исходящий от него, его мускулистое тело рядом с собой. Не прикосновение, но обещание прикосновения и даже больше.
Она улыбнулась, посмотрев на него, и сжала его руку.
— Еще рано, чтобы идти в дом. Пойдем, покажи мне сад. «Каприз» на холме все еще цел?
— Конечно, это одна из наших достопримечательностей. Мы не могли позволить ему разрушиться. — Люк свернул на дорожку, ведущую вверх. — Одно из лучших мест здесь, отсюда открывается вид на закат. Если хочешь, мы можем туда подняться.
Она
— Это прекрасная мысль.
Глава 15
Мысль, поселившаяся у нее в голове, сильно отличалась от той, что поселилась в его голове. Он и правда думал, что они идут любоваться заходом солнца…
На следующее утро, пока он шагал по холлу и ждал, когда она присоединится к нему, чтобы отправиться с ним объезжать поместье — что было гораздо безопаснее, чем ходить с ней пешком по саду или где-то еще, — Люк мысленно качал головой, пытаясь, довольно безуспешно, привести в порядок свою ошалевшую голову.
Взять хотя бы их посещение «Каприза» — вот уж воистину каприз! Это не он решил рискнуть тем, что их застанет на месте преступления кто-то из младших садовников — ведь был разгар лета, или, что хуже, кто-то из соседей. То, что соседи могли там обнаружить, поразило бы их, а у некоторых мог даже случиться сердечный приступ.
Что это с ним? Это их позднее возвращение, затем неожиданный поединок во время обеда и старание сдержаться и не потащить ее прямиком в спальню, как прошлой ночью. Не пробыв в гостиной и десяти минут, он капитулировал. Он был совершенно выбит из колеи.
Он был — был раньше — записным повесой, но теперь казалось, что это она собирается развратить его.
Нет, он не жаловался, по крайней мере по поводу результата, даже по поводу того, что было в «Капризе», — он чувствовал, что желание охватывает его даже просто при воспоминаниях, — и все же это… это так отличалось от того, чего он ожидал.
Он считал — он был в этом уверен, — что женится на упрямом, но хрупком цветке, а она оказалась тигрицей. И вдобавок с когтями — у него были веские основания это утверждать.
Стук ее каблучков по лестнице заставил его обернуться. Он смотрел, как она скользила вниз. На ней было платье для верховой езды цвета зеленого яблока; этот цвет оттенял ее локоны глубокого золотого оттенка. Она увидела его, и ее лицо озарилось нетерпением и чем-то еще — так он сказал себе. Ожиданием, которое не имело ничего общего с их предполагаемой верховой прогулкой.
Она спустилась вниз и подошла к нему. Остановилась, возясь с пуговками на перчатке. Луч утреннего солнца озарил ее лицо.
На мгновение он утратил способность думать и дышать. То же самое чувство, которое охватило его вчера, когда он увидел, как она обнимает щенка. Томительное, глубоко запрятанное и безусловное — потребность дать ей что-то большее, чем просто объятия.
Она заворчала, сердясь на пуговицы. Чувство в нем ослабело, но не исчезло. Он глубоко втянул воздух, радуясь, что она отвлеклась, и протянул руку к ее запястью. Как уже было однажды, он ловко застегнул крошечные пуговки. Глаза их встретились, он поднес ее руку к губам, потом накрыл ее своей ладонью.