Соблазнительница
Шрифт:
Дверь на галерею была открыта. За ней была детская, окна которой выходили на долину. Он подошел к двери и встал, прислонившись к косяку. Амелия не слышала, как он вошел.
Она смотрела на детскую кроватку, стоявшую между окнами. И что-то записывала.
От этого зрелища сердце у него сжалось, и он быстро подсчитал в уме дни. Но нет, пока еще рано. Чувство, которое охватило его при виде жены, было знакомым, только теперь оно достигло новых высот. Ему хотелось видеть ее с младенцем на руках — эта потребность была абсолютной, неотъемлемой от него.
Она подняла голову; в руке она держала записную книжку. Все еще не видя его, она перечитала написанное, потом сунула книжку и карандаш в карман.
От кроватки она перешла к низкому комоду, стоявшему под окном. Выдвинула два ящика, заглянула, задвинула обратно. Потом посмотрела на окно и подергала засовы.
Он улыбнулся:
— Они крепкие. За это я ручаюсь.
Она взглянула на него:
— Ты пробовал их сломать?
— Не раз. — Он подошел к ней. — Мы с Эдвардом. Вместе..
Она с уважением посмотрела на засовы.
— Если они устояли против ваших объединенных уси лий, значит, и правда крепкие.
Он встал рядом с ней, но она не повернулась к нему.
— Что ты делаешь?
Она хотела отойти, но он ее не пустил. Она нахмурилась, но слегка, глядя на его пальцы, сжимавшие ее руку, потом бросила взгляд на него.
— Я составляю список всего, что нужно сделать. Мы с Хиггс пропустили эти комнаты когда обходили дом. — Она огляделась, махнула свободной рукой. — Все это нужно подновить, это ясно любому. Прошло — сколько же? — двенадцать лет с тех пор, как здесь жили дети.
Он поднес ее руку к губам.
— Ты сообщишь мне, не так ли?
Она покраснела.
— Конечно. — Потом посмотрела в окно. — Но пока еще мне не о чем сообщать.
— Пока да.
Она, помолчав, кивнула.
Он смотрел на ее профиль. Губы у нее были сжаты.
— Когда будет о чем сообщить, ты ведь не забудешь?
— Когда появится нечто такое, что тебе будет необходи мо узнать…
— Я не об этом.
Подняв подбородок, она опять посмотрела на окно. Он подавил вздох.
— Почему ты не хочешь сказать мне?
На самом деле это не имело значения; если он способен отслеживать сложные денежные пути, то способен все понять сам, особенно теперь, когда она ему напомнила. Но то, что она не собиралась сообщить ему немедленно… Может, это говорит о том, как она к нему относится?
— Как я уже сказала, пока мне нечего тебе сообщить, а когда тебе нужно будет знать…
— Амелия!..
Она замолчала, сжав губы. Но затем вновь заговорила:
— Я знаю, как ты будешь реагировать, — я видела вашу реакцию, даже Габриэля, а он гораздо разумнее вас всех. А что касается тебя — ведь я тебя знаю! — ты отнесешься к этому еще хуже. Я видела тебя в течение многих лет вместе с твоими сестрами. Ты запрешь меня в доме, запретишь ездить верхом, даже играть со щенком и то запретишь! — Она потянула руку, но он не пустил ее; она сердито сверкнула глазами: — Ты будешь это отрицать?
Он прямо посмотрел ей в глаза.
— Я
Она сузила глаза, но он не дрогнул, не отвел взгляда.
— Ты должна понять, что если ты понесешь от меня, я должен об этом узнать, мне это важно — не только из-за ребенка, но также и из-за тебя самой. Я не могу помочь тебе выносить его, но могу — и буду — беречь тебя.
Амелия почувствовала, как что-то в ней замерло. Он го ворил искренне, искренность была и в его глазах, и это ее тронуло.
Он поморщился под ее проницательным взглядом, но глаз не отвел.
— Я знаю, что буду надоедливым, или тебе так будет казаться из-за того, что я буду от тебя многого требовать, но ты должна запомнить, что, когда дело касается беременных жен, такие мужчины, как я… чувствуют себя беспомощными. Мы можем управлять своим миром почти так, как нам хочется, но в этой области… все, чего мы хотим, все, что нам нужно, — то, что во многом составляет смысл нашей жизни, — оказывается в руках переменчивой судьбы и не только не поддается нашему контролю, но даже выходит за пределы нашего влияния.
Он говорил от всего сердца. Такое простое признание — она знала, что оно искреннее, но мужчины очень редко в этом признаются. Сердце у нее подпрыгнуло. Она поверну лась к нему…
Какая-то суета во дворе заставила их посмотреть в окно. Они подошли ближе и увидели, что большая дорожная карета остановилась у парадного крыльца, следом за ней остановились несколько экипажей поменьше.
Из дома выбежали люди; гости выходили из карет. Вдовствующая леди Калвертон, ее четыре дочери и их свита вернулись из Лондона.
Люк вздохнул.
— Наше уединение закончилось.
Он посмотрел на жену. Она почувствовала его желание поцеловать ее. Это желание дрожало в воздухе.
— Пожалуй, нам нужно спуститься вниз.
Но вместо того чтобы подойти к двери, Амелия прижалась к его губам, ощутила его мгновенную реакцию, насладилась сладким мигом и отпрянула.
Он неохотно отпустил ее.
Она с улыбкой взяла его под руку.
— Да — я тебе сообщу, и да — нам нужно спуститься вниз.
— Мы ходили в «Амфитеатр Астли» и еще в кондитерскую Гунтера. И в музей. — Порция вертелась перед окнами гостиной; время, проведенное в карете, ни в коей степени не уменьшило ее безграничной радости жизни.
— Мы ходили в музей два раза, — сообщила Пенелопа. Свет отразился в стеклах ее очков, когда она подняла голову, сидя в шезлонге.
Люк посмотрел на хрупкую фигурку, сидевшую рядом с Пенелопой. Мисс Пинк выглядела крайне утомленной — казалось, ее много раз протащили по всему Лондону за те несколько дней, которые его младшие сестры провели в столице.
— Мы ведь не могли упустить возможность посмотреть все, что можно!
Люк взглянул на Пенелопу; она ответила ему твердым взглядом карих глаз — как всегда, она прочла его мысли. По его мнению, это была одна из самых непривлекательных черт ее характера.