Соблазнительный шелк

Чейз Лоретта

— Ваш шейный платок теперь выглядит каким-то беззащитным…

— Что это? Раскаяние?

— Вовсе нет! — воскликнула Марселина, и это было чистейшей правдой. — Но пустое место оскорбляет мои эстетические чувства.

Она вытащила булавку из лифа своего платья и заменила ее драгоценностью герцога. А своей булавкой заколола его шейный платок. Ее вещь была совсем не такой роскошной — всего лишь маленькая жемчужинка. Но она была хорошего качества, смотрелась очень мило и в складках шейного платка казалась вполне уместной.

Марселина чувствовала

горячий взгляд герцога и его напряженную неподвижность.

Она разгладила ткань и отступила на шаг, чтобы со стороны оценить свою работу.

— Вот так. Теперь все в порядке, — удовлетворенно сказала она.

— Все? — Герцог смотрел на женщину, а не на жемчужину.

— Взгляните сами. Оконное стекло вполне может заменить зеркало, — сказала она.

Он все еще не сводил взгляд со своей собеседницы.

— Стекло, ваша светлость! Вы могли бы оценить мою работу.

— Я уже оценил, — ответствовал герцог. — Она мне очень нравится.

Только после этого он наконец вышел из ступора, повернулся к окну и принялся рассматривать свое отражение.

— Я вижу, — после короткой паузы сказал он, — что у вас такой же точный глаз, как у моего лакея. А этот комплимент я делаю не часто.

— Мой глаз обязан быть точным, — сказала Марселина, — потому что я величайшая в мире портниха.

Его сердце билось часто и прерывисто.

От волнения, от чего же еще?

Она действительно не похожа ни на кого из его знакомых.

Париж далеко от Лондона. Это совершенно другой мир. И французские женщины не имеют ничего общего с англичанками. Это другой биологический вид женщин. Но даже с учетом этого Кливдон привык к искушенности парижанок, привык настолько, что мог предсказать поворот головы, движение руки, улыбку.

— Итак, она скромная портниха, — развел руками герцог.

Марселина засмеялась, но это был не звонкий серебристый смех, к которому он привык. Ее смех был низким и… каким-то интимным, что ли… не предназначенным для других ушей. Она не стремилась, как другие женщины, привлечь к себе всеобщее внимание. Ей требовалось только его внимание.

И он сразу отвернулся от окна, чтобы взглянуть на нее.

— Возможно, в отличие от других посетителей оперы, вы не заметили, какое на мне платье, — сказала Марселина и провела закрытым веером по своей пышной юбке.

Герцог окинул ее медленным взглядом — от кажущейся небрежной прически до носков туфелек. До этого он не обратил ни малейшего внимания на то, во что она одета. Его занимала сама женщина — ее изящное тело, чистая кожа, блеск глаз, шелк волос.

Теперь он сосредоточился на одежде, прикрывающей соблазнительное тело: черная кружевная накидка или туника — или как там это называется — на насыщенном розовом шелке. Смелое цветовое решение, отделка, драгоценности…

— Стиль, — сказала Марселина.

Герцог несколько секунд молчал. Неожиданно его охватило сомнение, секундная неловкость. Похоже, его разум для нее открытая книга, в которой

она уже прочитала оглавление и введение и перешла к первой главе.

Но что это все значило? Она, явно не невинная девочка, знала, чего он хочет.

— Нет, мадам, я не заметил, — честно сказал Кливдон. — Я видел только вас.

— Именно такие слова всегда хотела бы слышать женщина, но для портнихи они не подходят.

— Молю вас, оставайтесь женщиной! Как портниха вы лишь впустую растратите на меня свои таланты.

— Вы не правы, — возразила Марселина. — Будь я плохо одета, вы бы не пришли в ложу мадемуазель Фонтенэ. Но даже если бы вы оказались настолько эксцентричным, что пренебрегли соображениями вкуса, граф д’Орфевр непременно спас бы вас от этой самоубийственной попытки и отказался знакомить нас.

И снова низкий чувственный смех. Кливдон почувствовал, словно ее дыхание коснулось его шеи.

— Если вы рассчитываете, что я смягчусь и верну ваш бриллиант, уверяю вас, ничего не выйдет, — улыбнулась Марселина.

— Если вы думаете, что я верну вашу жемчужину, рекомендую подумать еще раз, — хмыкнул герцог.

— Не говорите глупостей, — сказала Марселина. — Возможно, вы слишком романтичны и не думаете о том, что ваш бриллиант стоит пятидесяти моих жемчужин, если не больше, но я нет. Вы можете оставить себе жемчужину, я ничего не имею против. А теперь мне необходимо вернуться к мадемуазель Фонтенэ. А вот и ваш друг, месье граф, который пришел, чтобы не позволить вам совершить ошибку и вернуться в ложу со мной.

Д’Орфевр подошел к ним, когда прозвучал звонок, возвестивший об окончании антракта. Марселине помахала молодая женщина, и она поспешно ушла, попрощавшись грациозным реверансом и дразнящим взглядом поверх веера. Впрочем, последний предназначался только для глаз Кливдона.

Как только она отошла достаточно далеко, д’Орфевр сказал:

— Будь осторожен. Эта штучка опасна.

— Да, — не стал спорить герцог, внимательно следя, как новая знакомая пробирается сквозь толпу. Впрочем, ей не приходилось прилагать для этого никаких усилий. Люди расступались перед ней, как перед особой королевской крови, хотя она была всего лишь обычной владелицей магазина. Она рассказала об этом без всякого смущения или стыда, но герцог никак не мог поверить ей. Он видел, как величаво шла — нет, не шла, плыла — она и как двигалась ее французская подруга. Создавалось впечатление, что это существа с разных планет.

— Да, — повторил он, — я знаю.

А тем временем в Лондоне леди Клара Фэрфакс изнемогала от желания разбить фарфоровую вазу о тупую башку своего братца. Но звук непременно привлечет внимание, а ей меньше всего хотелось, чтобы в библиотеку ворвалась ее матушка.

Она затащила брата в библиотеку, потому что это была единственная комната в доме, где мать почти никогда не бывала.

— Гарри, как ты мог? — воскликнула она. — Об этом все говорят! Ужасно! Унизительно!