Собор без крестов
Шрифт:
— Наш хозяин любит поволочиться за смазливыми бабенками. Вчера прихватил он кассиршу на природу, а она там ключи от сейфа потеряла. Сейчас ребята меняют замки в дверях кассы, а сейфу никто ума не даст.
— Скажи им, пускай автогеном режут, — предложил Сарафан.
— Документы боятся уничтожить и повредить.
— Игорь Николаевич, вы меня приехали фаловать?
Тихий утвердительно кивнул головой.
— Ты же знаешь, я не в признанке, и вдруг ты меня на такое дело толкаешь!
— Хозяин сказал, что будет нашим должником и ловить
— Ему верить можно?
— Какие они между собой скоты, нас не касается. У хозяина тяжело добиться согласия, но если обещал, то слово всегда сдерживал. Сам понимаешь, сильно за него ручаться не могу, но давай поможем.
— У меня инструмента нет, — сдаваясь, сообщил он Тихому.
— Хозяин имеет в своем музее целый арсенал воровского инструмента, там все найдешь.
Выходя из бани, Тихий пояснил Сарафану:
— Если мы в пустяках, не затрагивающих наши интересы, не будем с ними контачить, то причиним себе только вред.
На оперативном УАЗике кум доставил Сарафана в контору, где полковник Долгошеев предоставил Сарафану необходимый ему инструмент и, выпроводив посторонних из кассы, предложил Валету приступить к работе.
— Петр Алексеевич, вы знаете, что медвежатники народ суеверный, а поэтому в присутствии посторонних не работаем.
— Я же не посторонний, — грубо возразил Долгошеев.
— При вас у меня работа не получится, — осторожно, но вместе тем настойчиво повторил Сарафан свою просьбу.
— Ну черт с тобой, пускай будет по-твоему, — покидая помещение кассы, недовольно пробурчал он.
Оставшись в кассе один, Сарафан закурил и не спеша стал осматривать сейф. Внешне сейф был похож на деревянный шкаф с разными узорами и канделябрами по его краям.
Сейф был немецкий, старинной работы знаменитой фабрики «Братья Шульц».
Минут через сорок Сарафан позвал Долгошеева, который, увидев открытую дверку сейфа, воскликнул удивленно:
— Уже готово!
— Механизм замка заржавел, не мешает смазать маслом.
Похлопав по дверке сейфа ладонью, Долгошеев предположил:
— Сантиметров двенадцать будет толщина.
— Не меньше, — согласился с ним Сарафан.
— А все же добрые вещи раньше делали, не то, что сейчас, — резюмировал он.
— Сейчас делают лучше, — возразил Сарафан.
— Ты так думаешь? — улыбнувшись, пошутил Долгошеев.
— Мне можете верить.
— Авторитетам надо верить, — согласился Долгошеев. — Будем считать, что я твой должник. Куда, зачем везли, не трави, что сказать любопытным, не мне тебя учить… Честно говоря, я думал, что ты оговоренная птаха, и сомневался в правильности приговора в отношении вас…
Увидев в глазах Сарафана беспокойство, он, похлопав его рукой по плечу, продолжил:
— Я сказал просто так, между нами, мальчиками, говоря, и ни к какому делу оно не имеет отношения.
Спасибо тебе, что порядок навел в бараке, — серьезно поблагодарил его Долгошеев.
— Стараюсь, гражданин начальник, смотришь,
О своем приключении Сарафан рассказал в бараке только Валету.
Вечером после работы зеки, как пчелы, стали собираться кучками в бараке, сходились, расходились, о чем-то оживленно беседуя, при этом часто с любопытством поглядывая на Сарафана.
Зеки понимали, что в их кругу задавать другому вопросы не принято, но у них, лишенных свободы, развлечений, все новое, не вписывающееся в повседневную жизнь, пробуждало интерес и любопытство.
Как охотник кружит около своей добычи, так и уполномоченный от любопытных зек Жук, подойдя к Сарафану, заискивающе улыбаясь, спросил:
— Сарафан, правду говорят, что к тебе приезжал Тихий?
— Правда! — не считая нужным скрывать известный многим зекам факт, подтвердил Сарафан.
— Говорят, вы с ним куда-то ездили? — продолжал пытать его Жук.
— Твоя агентура неплохо работает, — подтвердил домысел Жука Сарафан.
— Ты с нами своей новостью не поделишься? — довольный складывающейся беседой, произнес Жук.
Сарафан видел, как любопытствующие зеки своими локаторами ловили их разговор.
— Конечно, поделюсь, но скажу только тебе. Даешь слово не болтать?
— Гадом буду! — благодарный оказанному доверию поклялся Жук.
Наклонившись к самому уху Жука, Сарафан прошептал:
— Тихий сказал, чтобы я всех любопытных направлял к нему. Он обещал подробно им рассказать.
Выслушав Сарафана, Жук некоторое время стоял, отрешенно обдумывая услышанное. Когда же смысл сказанного до него дошел, то он, упав на койку, закатился заразительным смехом.
Глядя на него, многие любопытствующие тоже непроизвольно заулыбались. Вечером Жук был в центре внимания всех любопытных, но ему ничего не оставалось, как тоже делать загадочное лицо и отвечать на задаваемые вопросы:
— Кореша, я же слово дал, а поэтому колоться не имею права и не собираюсь.
Жук, проходя мимо развенчанного Фили, лежащего в углу у входа в барак на своей койке, беспечно пропел:
«О чем задумался, детина, ямщик приветливо спросил».
Раньше, до конфликта Фили с Сарафаном, Жук ни за что бы не позволил себе такой вольности в отношении Беспредела. Теперь Жуку приятно было себя чувствовать выше повергнутого авторитета.
Филя, не поворачивая головы, проводил взглядом удаляющегося Жука. Он понимал, что в данном лагере ему утерянного авторитета не вернуть. «Еще девять лет находиться в таком положении я не смогу и не желаю.
Проще всего угрохать сонным Сарафана, но за такое преступление мне могут намазать лоб зеленкой. Такая перспектива меня не устраивает», — думал Филя, вспомнив, откуда пошло это выражение насчет зеленки. Среди зеков ходила шутка, что когда человека приговаривают к исключительной мере наказания за тяжкое преступление, то ему стреляют в лоб, который предварительно мажут зеленкой. Возникает элементарный вопрос: