Собор без крестов
Шрифт:
— Твою просьбу я передам наверх по инстанции. Как они там решат, так и будет.
Отойдя от Сарафана к окну и смотря через решетку на двор, Веселый задумался: «Сарафан такой зверь, что сожрет любого. Какой компрометирующий материал я имею против него, чтобы помешать досрочному освобождению? В бараке навел порядок, в бане тоже, даже пристроил сауну, правда, в бараке продолжают играть в азартные игры, но тут нет непосредственной вины Сарафана. Даже в случае с Ишаком он поступил правильно: иначе не избавился бы
О своем разговоре с Сарафаном Веселый немедленно сообщил активу бригады и членам художественной самодеятельности, одни из которых поверили ему, другие приняли это как очередную хохму.
Когда подполковник Григоренко пришел в кабинет полковника Долгошеева и передал ему разговор Веселого с Сарафаном, то Петр Алексеевич сказал:
— Ты поверил зековской утке?
— Я сам беседовал с Сарафаном, и он подтвердил мне свое намерение.
— Чтобы медвежатник, вор наивысшей воровской квалификации, о которой можно только мечтать в их кругу, вдруг опустился до выступления перед серой массой — не верю, — хлопнув себя ладонями по пышным бедрам, категорически заявил он.
— Что он медвежатник, я сомневаюсь, — осторожно возразил Григоренко.
— Зато я нисколько не сомневаюсь в этом, — возразил Долгошеев. — Он — хитрая вустрица. Если он принял такое решение, которое по воровским канонам не укладывается ни в какие рамки, то за этим скрывается какой-то подвох.
— Он думает обратиться к вам с просьбой о досрочном освобождении, — пояснил Григоренко.
— Так сразу и сказал бы, — успокоившись, произнес Долгошеев. — Думать никому не запрещается, ты мне скажи о своем отношении к номеру нового самодеятельного артиста.
— В самодеятельности у нас одни и те же лица, притока талантов нет. Если же такой авторитет, как Сарафан, соглашается в ней участвовать, то и другим, менее авторитетным ворам не зазорно будет последовать его примеру.
— Красиво говоришь, но выступление на сцене заключенного с холодным оружием в зоне особого режима как-то попахивает хреновиной, — осторожно намекнул Долгошеев.
— Во время работы у зеков есть разный шансовый инструмент — топоры, пилы, — ничего страшного не происходит… Мы в лагере метателей ножей не учим, но выявить их благодаря номеру Сарафана не мешает, — продолжал Григоренко.
— Я против номера Сарафана не возражаю, вижу оперативные плюсы от него. Если бы его инструмент заменить на деревянный, — мечтательно подумал вслух Долгошеев и сам себе возразил: — Тогда сам номер не будет иметь никакого эффекта.
Задумавшись и почесав пальцем висок, он наконец махнул рукой:
— Распорядись, чтобы ко мне доставили нашего артиста.
— Когда его к вам доставить?
— Завтра утром в такое время.
После ухода Григоренко Долгошеев по селектору связался с дежурным и приказал, чтобы к нему доставили заключенного Лукьянова
Оставшись вдвоем с Лукьяновым, Долгошеев поинтересовался:
— Игорь Николаевич, ты слышал, что Сарафан изъявил желание участвовать в художественной самодеятельности со своим номером?
— Петр Алексеевич, я с ним давно не общался, но о его намерении слышал краем уха.
— Как ты к его затее относишься?
— Спокойно! — пожав плечами, ответил Тихий.
— Тебя, старого воробья, разве расколешь, да и на мякине не проведешь, но по твоей спокойной реакции я делаю вывод, что его номер — твоя затея.
— Очень ошибаетесь, Петр Алексеевич. Могу поклясться, — положив ладонь правой руки себе на грудь, произнес он. — Гадом буду, пара не пускал изо рта по этому поводу.
— Теперь верю тебе. Ты против его затеи не возражаешь?
— А вы? — задал Тихий встречный вопрос.
— Я — нет!
— Я тоже нет! — улыбнувшись, признался Тихий.
— Если так, Игорь Николаевич, то за культурное поведение заключенных в клубе ты должен взять ответственность на себя, а я возьму на себя все остальные заботы.
— Согласен, Петр Алексеевич, но я за наркоманов, алкоголиков и им подобную шушеру с себя ответственность снимаю.
— Ты что, расписываешься в своем бессилии? — пошутил Долгошеев.
— Они неуправляемы. Им талдычишь одно, соглашаются, а через минуту, смотришь, лежит в крови со вскрытыми венами.
— Им пользоваться колющими предметами противопоказано, — согласился с Тихим Долгошеев. — Вы их на месте охлаждайте, а если кто попытается прорваться к сцене, мы его не пустим.
— Петр Алексеевич, если не секрет, зачем вам столько возни с номером Сарафана, не лучше ли его отменить? — попытался прощупать Долгошеева Тихий.
— Старые номера как вам, так и нам уже осточертели, хочется новые посмотреть.
— Действительно, измочаленные номера, от них на сон тянет, — согласился Тихий.
Договаривающиеся стороны, достигнув согласия, расстались.
На другое утро в назначенное время под конвоем Сарафан был доставлен в кабинет Долгошеева.
Оставшись вдвоем, Долгошеев заговорил первым:
— Я слышал, у тебя ко мне есть разговор? Я не ошибаюсь?
— Никак нет! — поднимаясь со стула, ответил Сарафан.
— Ты сиди, не вскакивай и выкладывай свою просьбу, — потребовал он.
— Я бы хотел получить досрочное освобождение. Если у вас такая возможность есть, я ваши услуги оплачу.
— Смело ты наскочил на меня, — усмехнулся Долгошеев. — А не боишься, что за предложение взятки могут припендорить еще новый срок?
— У нас с вами пока только разговор, и меня новые страхи пока не пугают.
Задумчиво надев очки, постучав ручкой по столу, Долгошеев, прерывая затянувшуюся паузу, произнес: