Соборная площадь
Шрифт:
— Завтрак, ребята, — объявил он. — Сейчас буду кормить.
— Батя, «утку» подсунь, — попросили через проход. — Уссываюсь.
— «Утку»? Сейчас.
Мужичек отставил поднос, засеменил за посудиной. Затем снова занялся непосредственным делом. Наконец дошла очередь до меня. Пресная каша застревала в горле. Не желая проскальзывать в желудок. А мужичок уже снова совал алюминиевую ложку в рот:
— Давай, давай, милок, тридцать человек не кормлены. Пошире раззявливай, тут всего ничего.
Он же принес железную кружку подслащенного пойла с куском черного хлеба. Рядом лежал мертвец. Ни есть, ни пить
Завтрак закончился. Где-то через час принесли носилки. Сдернув с койки мертвеца, уложили на брезентовую растяжку. Руки болтались по боками. Их скрестили на груди.
— А в морге просто перевернут носилки и все, — вздохнул сосед справа. — Как дрова…
Время тянулось бесконечно медленно. Я то впадал в забытье, то встряхивался. Начался отходняк, чувство страха усилилось. Руки задеревенели теперь до плеч, а ноги до ягодиц. Обед проспал, ужин никто не предложил. Часов в десять вечера ходячих погнали на отбой. Вошла медсестра, всунула в рот несколько таблеток, впорола пару уколов галоперидола с другим, от — шибающим разум, лекарством. Я снова провалился в бездну.
Очнулся только к обеду следующего дня, прозевав завтрак. Стало понятно, что добровольные официанты специально не будят спящих, чтобы присвоить порции себе. Поэтому едва переваливаются с наполненными постной пищей животами.
— Умер тот, из четвертой палаты, — сообщил сосед справа. — После отбоя, а вынесли недавно. Еще есть кандидаты. Да что говорить, ни реанимации, ни кислородных подушек, ни, даже, простейших лекарств. Никому дела нет. А сейчас жара, происходит обезвоживание организма. Вот и мрут словно мухи. Эх, государство наше, испокон веков «демократическое».
Парень был молодой, чубатый, с наколками на обоих предплечьях. Худой, живот провалился, одни расширенные глаза еще что-то выражали. Мышцы же лица как бы атрофировались, без движения. На вязках лежал третьи сутки, ожидая перевода в палату ходячих. Эта же большая палата представляла собой приемник — распределитель. Сюда запихивали вновь прибывших. Если мест не хватало, вязали на топчанах, расставленных вдоль коридора. Прошедшие вязку, не имели права болтаться по бараку, только в своих палатах, да покурить в туалет. Кроме алкашей, поймавших «белку», полно настоящих дураков, психбольных. Со временем их отсеивают, переводят в бараки рядом. Там режим пожестче. Но дерутся, срут возле кроватей, едят собственное гавно. А здесь для всех как бы профилактическая сортировка.
— Я попадаю сюда не первый раз, — закончил он повествование о внутренней жизни Ковалевки. — Как запой, так «белка» обеспечена. Бросить нету силы воли, поддержки, понимаешь, никакой. Жена… Что жена, у нее одно на уме — бабки, бабки…
Приближалось обеденное время. Пощипывало в области мочевого пузыря. Приступы, когда постоянно тянуло по легкому, наблюдались и раньше, но сейчас не мочился двое суток кряду. Ужасно неудобно было требовать «утку». Заканчивавший обход заведующий отделением присел на край кровати:
— Как себя чувствуем? — спросил он словно от нечего делать.
— Вы же все
— А чем вам поможешь, — развел руками молодой, симпатичный, модно одетый доктор в белоснежном халате. Не надо доводить себя до уровня скота, тогда и сюда не попадали бы. Так что с вами произошло?
Я коротко рассказал.
— Живая голова? — искренне улыбнулся он. — Невероятно. Хорошо, завтра вас развяжут, а сегодня освободим только ноги.
— А руки? Ни попить, ни поесть.
— Я же сказал — завтра. При условии хорошего поведения. Потерпите, всем тяжко. И задумайтесь о будущем.
Вскоре принесли обед. Снова, как и в первый раз, я спешил, давился, помогая прохождению пищи телодвижениями. Руки непроизвольно дергались, ноги сучили по поверхности кровати. Доел все без остатка под доброжелательным, и все-таки беспокойно снующим жадным взглядом толстячка.
— Развяжут, пойдешь ко мне в помощники — приговаривал он. — Пойдешь? Мужчина ты, я смотрю, не буйный. Будем вместе обеды разносить, а после отбоя полы протирать. Не задаром, за сигареты. Куришь?
Я кивнул.
— Сейчас хочешь? Потихоньку. Я тебе веревку на одной руке немного ослаблю, ты под одеялом потянешь.
— Спасибо, лучше потом.
— Потом так потом. Пойдешь в помощники?
— Помогать буду, — уклонился я от прямого ответа. — Если можно, принесите, пожалуйста, «утку».
— Сделаем. Нет проблем.
Видно было, что мужичок не привык унывать ни при каких обстоятельствах. Подсунув под задницу «утку» и поинтересовавшись, ладно ли угнездился, заторопился по другим делам. На посудине пришлось пробалдеть до ужина. Никто не подходил. И снова болючий укол, после окончания действия которого дергало словно паралитика. Терялась координация движений, мышцы наливались вялостью, становились ватными. Во рту пересыхало.
На третий день с утра развязали окончательно. Провели в палату с освободившейся койкой. Самостоятельно идти не мог. Долго лежал с закрытыми глазами. Затем встал, перестелил кровать. Матрац был весь в темно-красных пятнах просочившейся засохшей крови, в желтых от мочи. Грязный, комковатый. Подушка тощая, у бомжа, наверное, лучше. Тонкое одеяло в дырах, в тех же пятнах крови. На окне, поуже, чем в приемнике — распределителе, железная решетка. Закончив убираться, направился в туалет. Ужасно хотелось курить. У входа поежился. В полном смысле слова дебилы обсасывали подобранные возле толчков бычки, обжигая пальцы и губы. Они жались к сплошной — от потолка до пола — железной решетке из толстых прутьев арматуры, за которой виднелась распахнутая настежь обшарпанная дверь. Дым выпускали на улицу. Сквозь клубы просматривалась огороженная высоким проволочным забором площадка, подобие зоны. Внутри прогуливались придурки и психбольные с сумасшедшими, воловьими, остекленевшими глазами, с капающими с оттопыренных нижних губ каплями слюны. Господи, неужели Зуфру, мою азиатку — любовницу, до сих пор не выходящую из головы, тоже заточили в подобную компанию. Как она там, что с ней. Где-то рядом. Удастся ли встретиться. Впрочем, общество вокруг не лучше. Оглядевшись в поисках обладателя дефицита, и не узрев подходящей кандидатуры, вышел в коридор. Как раз подскочил кормивший меня толстячок: