Собрание повестей и рассказов в одном томе

Распутин Валентин

– А чего ездил-то туда? – не отступался Кеша. – Дело-то свое справил? Я слыхал, ты на телевизор Ельцину ездил жалобиться… Дошел ты до его?

Сеня, умудренный поездкой, хмыкнул:

– Ему на телевизор жалобиться – все равно что левой руке жалобиться на правую. Они из одного тулова растут, одну работу делают. Для их руководства голова есть.

– Я тоже так думал, что должна быть голова. Видал ты ее?

– Нет, она засекреченная. До нее не достать.

Кеша подумал, вынес суждение:

– Это она не в нашу сторону наклон держит.

Ежели бы она о своем народе тужила – не надобилось бы секретить. Сталин как секреты любил, – вспомнил он, – а у его все головастики на портретах были.

– При Сталине телевизора не было, – пояснил Гена. – Теперь они вживе по телевизорам шмыгают.

– Ну и шмыгают… видать, что шмыгают. Несурьезные люди, – поморщился Кеша. – Беспородные. Я, к примеру, жулика сразу отличаю, у его глаза бегают. Ты не все в телевизоре разглядел, Сеня. Ты, однако, не разглядел, что он от кажного жулика прямо в азарт входит. Как баба. Прямо так и подмахивает, так и подмахивает – до того ему любо жулика за отца родного казать! Чего это он так старается?

– Чтобы нас дурить.

– Ежели все время дурить – они же умными нас сделают. Чурка сосновая и та… подури-ка ее кажный день!., она вывернется и по тебе же вдарит! А мы все ж таки чурку переросли.

– Должны бы, – неуверенно подтвердил Сеня и подумал: а переросли ли? Почему тогда мы позволяем ноги о себя вытирать? Почему мы позволяем… ох, сколько мы позволяем!., ни одно бы растение не позволило так на себе топтаться!

Кеша продолжал пытать:

– Ну и кому ты свою жалобу подал? Подал ты ее?

– Таким же дуракам, как я, и подал, больше некому. – Сеня сказал и оглянулся: нет Гали, она бы обрадовалась. Она бы не упустила. <Ата, – вскричала бы она в этом месте, – наконец все ж таки поумнел! Наконец все ж таки за дурака себя признал!» Сеня вздохнул. Не тянуло его рассказывать, какого он дал маху – поехал в Москву искать правду! Разве там ее ищут? Там супротив нее огромная армия стоит, она уже давно сбежала оттуда в леса и горы. – Мы втроем ходили, – неохотно и коротко говорил Сеня. – Один с самой Москвы, другой с Рязани, я – третий дурак. Вот друг дружке жалобы и подавали. Все к начальству пробивались – где там! Вышел к нам из Останкинской башни один катышок с брюхом, повел вовнутрь. Не знаю, нарочно решил поиздеваться или уж так получилось. Приводит в помещение… большое такое… штук со сто телевизоров всяких разных там стоит. Все показывают. Показывают, как мужик бабу ломает. Вот и вся правда. После этого я домой поехал.

– Ты гляди-ка: сто телевизоров показывают…

– Есть прямо огромадные, все в подробностях видать. Я даже испугался. Всосет, думаю, как пушинку, в самый срам – и концов не сыщут. Скорей к Гале.

Мужики посмеялись, обсудили грозившую Сене опасность.

– А вот скажи ты мне, – любопытный Кеша мужик, до всего ему интерес, – это наш-то председатель области…

– Губернатор, – поправил Гена. – Глава администрации.

– Дак он это… голова-то голова… Он

что говорит… что район наш пойдет под планомерное помирание. Это как понимать?

– Так и понимать, – хохотнул Гена. – Помирать будешь.

– Помирать я без его буду. Но он решению такую принял: планомерное помирание. Специалистов хочут куда-то эвакуировать, а нас?

Мне это… планомерное… шибко не глянется. Че-то они опеть придумали.

Сеня согласился:

– Они давно уж придумали. Всю Россию под планомерное вымирание.

– Но с нашего-то району пошто?

– Тут народ крупный, его вымаривать долго надо. Это они правильно делают, что с нас начинают. Дальше – легче будет.

И третья бутылка была доставлена на стол, и ее постигла общая участь.

Смеркалось. Галя, управившись с хозяйством, втихомолку исчезла. Не требовалось большого ума, чтобы догадаться: сбежала на телевизор. Ничего не мог поделать с нею Сеня. Свой телевизор, воротившись из Москвы и убедившись, что очищения экрана не предвидится, он ликвидировал. Галя бегала под чужой – и все тут. И никаким вразумлениям, как полоненная, не поддавалась. Свой стоял – могла неделю не включать. Не стало своего – прямо как зуд появился. Чуть зазевался Сеня – шасть – и нету.

Кеша, как сидел в рубахе, не одеваясь, прогулялся до ветру. И, воротившись, подивился без одобрения:

– Сосед-то твой, Вася-то, рас-стро-ился! Я его с этого боку не видал. Едва не все обновил, жмот.

Сеня прислушался к Кешиному голосу: нет, не любил Кеша Васю. За что-то не любил. Это Сеню подбодрило.

– Расстроился – это его дело…

– Как его? А на што, на какие шиши он в эту дурю так взлетел? Тут сколь кубов материалу надо было?..

– Я говорю: это его дело… – Никак не мог Сеня оттолкнуться от вступительного коленца и продолжить.

Кеша настаивал:

– Это не его дело!

– Ты послушай… – Сеня поднялся, чтобы остановить Кешу, и почувствовал: да ведь пьян он! Пьян сильнее Кеши. И с чего – с паров, что ли, пьян? – Послушай! – закричал он. – Построился – стой! А тут гляжу – летит! Прямо в мой огород!

– Кто летит?

– Вот такая же вточь. – Сеня показал на бутылку, что осталась на столе. – Это я потом обнаружил. А визуально в этаку же пору под темно – летит и шлеп. В мой огород. Это он приспособил бутылки в мой огород запускать.

Гена задергался на табуретке в счастливом смехе, вскудахтывая, как курица. Кеша неодобрительно покосился на него.

– А ты? – сурово спросил он у Сени.

– А что я? Я же не знаю, сколько он их туда напулял.

– А тую, которую ты отрыл? Ты ее отрыл?

– Отрыл.

– И куда девал?

– Ту я со злости Васе воротил.

– Сеня, – назидательно разъяснил Кеша, – Вася по одной бутылке не пьет. Он тебе в тот вечер не мене, как четыре штуки, запузырил. Пошли! – Кеша решительно поднялся, в одну руку прихватил из-под телогрейки бутылки, во вторую Сеню. – Пошли, Сеня, отдадим Васе долг.