Собрание сочинений-4.Двойники

Ван Вогт Альфред Элтон

— Ну а что, по-вашему, означает слово “отец”?

— А отец — это то, о чем ты сам только что говорил: скучал, сердился, беспокоился… А это все — неправда, а неправды не должно быть.

— И в чем же здесь, по-твоему, неправда? — Лейн едва сдерживал себя.

— Папа, мы с тобой — из разных поколений. Конечно, мы рядом — можем даже коснуться друг друга. Но ведь ты разговариваешь со мной только тогда, когда хочешь знать, все ли у меня в порядке, не собираюсь ли я выкинуть какой-нибудь номер. И это все, дальше мы расходимся — каждый

по своим делам. А быть всегда вместе просто невозможно: ты ведь не можешь позволить себе быть откровенным в моем присутствии и говорить мне только правду. Когда же я говорю тебе все как есть, без всяких выдумок, то тебя это сводит с ума, ведь так? В этот момент из холла донесся неясный звук, как будто кто-то пытался сдержать кашель. Вскоре вошла Эстелл, и Лейн поднялся ей навстречу.

— Мне послышались голоса, и я вышла посмотреть, кто тут, — сказала она, вся дрожа, каким-то не своим, сдавленным голосом.

— Что с тобой? — встревожился Лейн и, видя, что жена продолжает дрожать, направился к бару за водой. Когда он принес стакан, Сьюзен уже скрылась в коридоре, откуда чуть слышно донеслось ее “спокойной ночи”.

Эстелл перестала дрожать, глотнула немного воды и виновато сказала:

— Уже поздно, и я отослала Сьюзен в постель.

Допив воду, она добавила:

— Я слышала конец вашего разговора и решила, что для первого раза вы сказали друг другу более, чем достаточно.

Лицо Лейна исказилось, в бессильном гневе сжались кулаки.

— Ты смеялась надо мной, когда подслушивала нас! Ты и дрожала потому, что не могла сдержать смех!

Но Эстэлл больше не хотелось ссориться, и она тихо улыбнулась мужу.

— Прости меня, дорогой, я вижу, ты слишком взволнован.

— Чепуха! — взорвался Лейн. — Я просто пытаюсь быть честным!

— Хорошо-хорошо. Я согласна — именно это ты сейчас и делаешь: пытаешься быть самим собой. Я рада. А как тебе кажется, эти ребята из группы — они довольно невинные, не правда ли? — Эстелл внимательно посмотрела на мужа. Его лицо выражало внутреннюю борьбу явно противоречивых чувств: несмотря на охватившую ярость, появилась подспудная мысль: “Не лучше ли выждать удобный момент”. И Лейн сделал шаг назад, как будто стоял у края пропасти. Но когда он заговорил, в его голосе не чувствовалось желания сдаться:

— Что ж, видно, не только у детей забиты головы. Но сейчас уже ночь, так что давай оставим эту тему до поры до времени, согласна?

— Джон, я ведь тебя хорошо знаю. Смотрю на твой упрямый подбородок и вижу, как ты уже что-то задумал, от чего я наверняка не буду в восторге. Но это — потом, а сейчас… сейчас я очень хочу спать. — Замолчав, Эстелл наклонила голову и кокетливо взглянула на мужа.

— Ты ведь не хотел бы застать меня уже спящей, а?

— Все та же, моя любимая, ничуть не изменилась… — Лицо Джона смягчилось, он обнял жену.

— Все та же, но на десять лет старше, — сдавленно отозвалась Эстелл, не отрывая лица от груди

мужа.

— Ну же, иди в постель, я буду ровно через минуту.

— Что ты собираешься делать?

— Немного приберу здесь, — Джон кивнул на разбросанные газеты и неубранный бар.

— Завтра утром я бы все сделала сама, Джон! — бросила Эстелл, уже направляясь в спальню. — О Боже, все тот же неисправимый Джон Лейн!

Но Лейн уже не слушал ее, он быстро убрал газеты и бутылки и, стоя в дверях, еще раз придирчиво оглядел комнату, чтобы убедиться, все ли в порядке.

В доме наступила тишина, которую нарушали лишь редкие звуки с улицы.

К этому времени Наблюдатель перенес свой пост к небольшому белому домику на одной из улиц менее респектабельного района Спейспорта. Это был дом Джагеров, той самой семейной пары, куда внедрили Бада. Инопланетянин целиком сосредоточился на приближающихся к дому Баде и Альберте, внимательно следил за каждым их шагом: вот они вошли за ограду, поднялись на крыльцо, резко зазвенел звонок. Довольно долго никто не отзывался, наконец в дверях появилась худая женщина в наспех наброшенном халате.

— О, Бад, это ты! — Казалось, она ожидала увидеть кого-то другого.

— Да, я, мама.

— Твой отец еще не вернулся из города. Заходи скорее в дом, чтобы он не узнал, когда ты пришел.

Казалось, Бад колебался, но на самом деле ему нужно было войти в контакт с отцом:

“Должен сказать, отец, я рад, что мистера Джагера еще нет. Конечно, это всего лишь отсрочка, — рано или поздно он все равно узнает, что теперь я полноправный член группы”.

Но Наблюдатель был обеспокоен чем-то другим:

“Поторопись! Быстро иди в дом! Я чувствую, сюда кто-то идет”.

Бад тут же скользнул в дом за спиной миссис Джагер, она вошла следом за ним и закрыла дверь.

Альберт уже закрывал калитку, когда услышал шаги: из-за угла появилась фигура мужчины, в которой он узнал отца Бада. Мальчик постоял в нерешительности: быстро уйти или, наоборот, остаться и посмотреть, что будет дальше… Решившись, он встал в тень ближайшего дерева.

Через минуту к калитке, пошатываясь, подошел человек лет сорока, среднего роста, с нескладной мешковатой фигурой. Ему явно было не под силу сохранять равновесие, когда, стоя перед калиткой, он бессмысленно дергал щеколду.

Наблюдатель рассматривал грубое лицо Джагера с красными прожилками на носу и щеках. Маленькие, близко посаженные глазки, толстые, будто вспухшие губы, упрямо сжатый рот… Еще раньше, когда он увидел Джагера в первый раз, у него возникла неприятная мысль, что, занимаясь шпионажем, зачастую приходится иметь дело с испорченными существами.

Вообще-то Лен Джагер был классным инструментальщиком и, когда не пил, был толковым работником, за что, собственно, его и взяли в Спейспорт. Но все это было прежде — до того, как он оказался “отцом” Бада…