Собрание сочинений (Том 1)
Шрифт:
И поехал обратно на Кружилиху.
Наконец-то приехал Павел — и все ожило в доме Веденеевых! Просияло, помолодело лицо Никиты Трофимыча, забегала, заболтала, закричала от радости Марийка, захлопотала Мариамна, готовя большой пир. Жив-здоров вернулся Павел, а что нога с протезом — что поделаешь. Одет-обут, как все люди, ничего даже не заметно…
Павел почти не изменился, только немного пополнел и на висках появились большие зализы — начал лысеть.
— Старею, папа, старею! — сказал он.
— Ничего подобного, — сказал Никита Трофимыч. — Все Веденеевы рано лысеют, это у нас родовое. — Присмотревшись к сыну, старик увидел проседь в его волосах
— Кого она не выбелила! — сказал Павел.
Он попросил дать ему Катины письма. Катя, Катерина, его жена, работала на Украине, в Мариуполе, ее послала партия. Павел читал ее письма, зажав Никитку между коленями, как будто не хотел больше ни на минуту отпустить от себя сына. Никитка еще не успел заскучать от такого ничегонеделанья, стоял тихо и смотрел отцу в лицо.
Потом Павел прочел письма Андрея. Эти хранились у Никиты Трофимыча в шкатулке, оклеенной мелкими ракушками; там же лежало несколько рисунков, которые Андрей прислал с фронта… Павел аккуратно положил письма на место, отстранил Никитку и вышел молча. Нерадостно показалось ему дома — он заново переживал и гибель брата, и разлуку с женой.
Вечером собрались на семейный ужин. Кроме хозяев, были Марийка с Лукашиным и Мартьянов. Павел был приветлив, рассказывал о фронте, о госпитале, шутил, но все как бы вполголоса; веселья не получалось. Потускнел, глядя на него, и Никита Трофимыч. Марийка выпила две рюмки, положила локоть на стол, лицо уткнула в локоть — заснула, как младенец. Жизнерадостно разглагольствовал один Мартьянов.
— Трагедия заключается в том, — говорил он, — что все помрем, так или иначе. Кто мне даст гарантию, что моя смерть будет легче, чем смерть воина, сраженного в бою? Может, я буду страдать в сто раз больше. Сдохну, замученный докторами и сиделками, отволокут на кладбище, ни памятников, ни салютов, ни орденов не понесут перед гробом, разве что сыграют какую-нибудь музычку… Но я не об этом хотел. Об чем я хотел?.. Да, — в этом заключается человеческая трагедия, а задача заключается в том, чтоб жить. Умей скорбеть, умей и помереть доблестно, но умей и радоваться жизни. Живем-то ведь один раз! Квартирка временная, а ничего! Каждый день, абсолютно каждый день приносит удовольствие, — друзья!.. Разве нет? Котеночек вон играется; Никитка, прекрасный ангел, к отцу припал; не удовольствие смотреть на него? Поговоришь с умным человеком, почувствуешь его ум и свой ум, игру эту умственную почувствуешь, силу разума, — два властелина природы беседуют, два царя, — не удовольствие?.. Я вам даю честное слово, каждый день жизни — как отборный огурчик, как вот этот красивый огурчик, — хорошая ты хозяйка, Мариамна Федоровна; дай тебе бог. Хороша временная квартирочка, невзирая на все печали…
Пришел Рябухин. С Павлом ему довелось работать не много: несколько летних месяцев 1942 года; потом Павла взяли в армию. Но у них были общие воспоминания о том времени — они вместе добивались снятия директора завода.
В мирное время завод занимался только станкостроением, и все шло благополучно. Когда началась война, производство было частично переведено на военную продукцию, для этого выделили большую часть цехов. На остальные цеха легла двойная нагрузка: южные заводы, эвакуированные в тыл, только что обосновались тут и продукции давали мало; пришлось напрягаться местным заводам. Программа была повышена, что ни месяц — новый план, не было конца срочным и сверхсрочным заказам, — директор попытался барахтаться, но не
Рябухин резко выступил против, заявил, что мощности хватает, только надо научить людей ее использовать. Некоторые члены бюро клонились на сторону директора: чего Рябухин поднимает шум, он на заводе человек новый, ориентирован недостаточно, — и вообще: чем плохо, если наркомат срежет план процентов на пятнадцать? Легче же! Завод даст лучшие показатели, будем на хорошем счету в наркомате… А то уже на авиационном идут разговорчики, мол, станкостроители в новых условиях зашиваются, — кому не обидно?..
— Чересчур мы, товарищи, большие патриоты завода! — с горячностью сказал Павел Веденеев. — Такие большие, что это мешает нам быть хорошими патриотами родины…
Директор поехал в Москву. Рябухин пошел к Макарову, секретарю горкома. Макаров, хоть был сердцем на стороне Рябухина, отказался сказать решительное слово: наркомат разберется, это дело тонкое… В наркомате создали комиссию для обследования положения на месте. А тем временем Рябухин создал на заводе свою комиссию. Помогали ему Павел и старик Веденеев, который всю жизнь проработал на заводе и знал, на кого тут можно положиться. Взяли лучших инженеров и техников, мастера из инструментального цеха, стахановцев — сталеваров и слесарей; вылез из своего святилища старый зубр — главный конструктор, принял участие в работе комиссии. Когда прибыли товарищи из наркомата, у Рябухина уже были на руках акты и выводы; товарищам из наркомата оставалось только проверить их. Рябухин в присутствии директора сказал:
— Заводу нужен другой руководитель. Человек напористый и сильный, понимающий обстановку.
Директора освободили от его обязанностей, а на заводе появился Листопад.
Старик Веденеев постеснялся пригласить Рябухина на свой семейный праздник, но Рябухин, узнав о приезде Павла, пришел сам.
— Экой мордастый стал мужик! — восклицал он, тряся руку Павла. — Растолстел, как в санатории! Слушай, мы тебе гулять не дадим; верно, отец? У вас, фронтовиков, есть такая манера — возвращаетесь и гуляете, на работу не сразу идете, набиваете себе цену… Тебе отдыхать нечего; ты и так — вон какой дядя…
— Отдыхать мне нечего, — подтвердил Павел, — в госпитале наотдыхался… Мне съездить придется.
— Куда это?
— В Мариуполь. Что смотришь? Жена у меня в Мариуполе. Его мать, — он показал на Никитку. — Возьму его — хочешь, Никитка, к маме?.. Надо повидаться.
— Ты не вернешься, — сказал разочарованный Рябухин. — Ты там в Мариуполе и останешься, вижу тебя насквозь.
— А что же, — сказал Павел, — что же, в Мариуполе тоже люди живут… Завод там восстанавливают. Пойду лекальщиком…
Старик Веденеев сидел как громом пришибленный. Да-да-да! Так оно и будет. И как он раньше не догадался, что обязательно так будет, что Павел не останется здесь без Катерины, полетит за нею и Никитку заберет… Из самолюбия он говорит: «Съезжу повидаться» — на всякий случай: вдруг изменились Катеринины чувства — мало ли что бывает в проклятой разлуке… Но не изменились Катеринины чувства, не такая это женщина; не вернется Павел из Мариуполя… Что же это за закон непреложный, — у людей, как у птиц, — и мудрость в этом законе, и жестокая печаль: растишь-растишь детей, вкладываешь в них все силы ума и сердца, все помыслы, всю кровь свою, — а они вырастут, оглядятся по сторонам и улетают вить другие гнезда — и пустеет старое гнездо…