Собрание сочинений, том 21
Шрифт:
Таково с некоторого времени мое мнение. Года два тому назад я говорил одному американцу-протекционисту: «Я убежден, что если Америка введет свободу торговли, то она через десять лет побьет Англию на мировом рынке».
Протекционизм — это, в лучшем случае, бесконечный винт, и вы никогда не знаете, когда он будет завинчен до отказа. Покровительствуя одной отрасли промышленности, вы прямо или косвенно наносите вред всем остальным, и вам поэтому приходится покровительствовать и им. Этим же вы вновь причиняете ущерб той отрасли промышленности, которой вначале покровительствовали, и вам приходится возмещать ее убытки, но эта компенсация, в свою очередь, влияет, как в первом случае, на все остальные отрасли и дает им право на возмещение убытков, — и так in infinitum [до бесконечности. Ред.]. Америка в этом отношении представляет нам разительный пример того, как протекционизмом можно задушить важную отрасль промышленности. В 1856 г. общая сумма ввоза и вывоза морским путем составляла в Соединенных Штатах 641604850 долларов; из этого количества 75,2 % было перевезено на американских и только 24,8 % на иностранных судах. Британские океанские пароходы уже тогда начали вытеснять американские парусные суда; однако в 1860 г. из общего оборота морской торговли в 762288550 долларов на долю американских судов все еще приходилось 66,5 %. Наступила Гражданская война, и протекционистская система была распространена на американское судостроение; это мероприятие оказалось столь успешным. что американский флаг в открытом море почти совершенно исчез. В 1887 г. общий оборот морской торговли Соединенных Штатов достиг 1408502979 долларов; но из этой суммы только 13,8 % было перевезено на американских, а 86,2 % на иностранных судах. В 1856 г. на американских судах перевезено было товаров на сумму 482268274
417
«Annual Report of the Secretary of the Treasury on the State of the Finances for the Year 1887». Washington, 1887, pp. XXVIII, XXIX («Годовой отчет министра финансов о состоянии финансов за 1887 год» Вашингтон, 1887, стр. XXVIII, XXIX).
Другой момент. Усовершенствования в методах производства в наше время так быстро следуют одни за другими и так внезапно и основательно меняют характер целых отраслей промышленности, что какой-либо протекционистский тариф, вчера еще суливший выгоду, сегодня уже не является таковым. Возьмем другой пример из отчета министра финансов за 1887 год:
«Усовершенствования, введенные за последние годы в гребнечесальных машинах, до такой степени изменили качество так называемых камвольных тканей, что последние в значительной степени вытеснили обыкновенные шерстяные ткани, употреблявшиеся для мужской одежды. Эти изменения… нанесли существенный ущерб нашему отечественному производству этих» (камвольных) «товаров, так как пошлина на шерсть, которая идет на их изготовление, такая же, как и на шерсть, из которой изготовляют обыкновенные шерстяные ткани; между тем, пошлина на эти последние при цене не свыше 80 центов за фунт выражается в 35 центов за фунт и 35 % ad valorem [со стоимости. Ред.], тогда как пошлина на камвольный товар при цене, не превышающей 80 центов, составляет от 10 до 24 центов за фунт и 35 % ad valorem. В некоторых случаях пошлина на шерсть, идущую на изготовление камвольных тканей, превышает пошлину на готовый товар».
Таким образом, то, что вчера покровительствовало отечественной промышленности, сегодня превращается в премию для иностранного импортера, и прав министр финансов [Чарлз Фэрчайлд. Ред.], когда говорит:
«Есть достаточно оснований предполагать, что производство камвольных тканей в нашей стране должно будет скоро прекратиться, если тариф соответственно не будет изменен» (стр. XIX).
Но для того чтобы изменить тариф, вам придется бороться с фабрикантами обыкновенных шерстяных тканей, извлекающими выгоду из нынешнего положения вещей; вам придется вести настоящую кампанию, чтобы завоевать большинство в обеих палатах конгресса и, наконец, общественное мнение страны; но еще вопрос, окупится ли это.
Но самое худшее в протекционизме — это то, что раз он введен, от него нелегко избавиться. Как ни трудно установить справедливый тариф, неизмеримо трудней вернуться к свободе торговли. Условия, позволившие Англии осуществить этот переход в течение немногих лет, не повторятся вновь. Но и там борьба, начавшаяся в 1823 г. (Хаскиссон), имела первый успех в 1842 г. (тариф Пиля) [418] и продолжалась еще несколько лет после отмены хлебных законов. Так, протекционизм в шелковой промышленности (единственной, которая еще должна была опасаться иностранной конкуренции) был сначала продлен на ряд лет, а затем разрешен в другой, совершенно позорной форме; тогда как другие отрасли текстильной промышленности были подчинены фабричному акту, который ограничивал рабочее время женщин, подростков и детей [419] , шелковая промышленность имела преимущества в виде существенных исключений из общего правила, разрешавших брать на работу детей более раннего возраста, чем в других отраслях текстильной промышленности, и заставлять детей и подростков работать большее количество часов. Отменив монополию в интересах иностранных конкурентов, лицемерные фритредеры восстановили ее за счет здоровья и жизни английских детей.
418
В 1823 г. английским министром торговли стал У. Хаскиссон, по инициативе которого в течение 20-х годов был проведен ряд мероприятий по реорганизации устаревшей таможенной системы, отменены или снижены ввозные пошлины на некоторые виды сырья, продовольствия и других товаров, запретительная пошлина на зерно заменена скользящей шкалой хлебных пошлин, согласно которой ввозная пошлина поднималась с падением цен на хлеб внутри страны и понижалась с их повышением.
В 1842 г. правительство Р. Пиля провело дальнейшее снижение таможенных тарифов.
419
Имеется в виду закон о десятичасовом рабочем дне, принятый английским парламентом 8 июня 1847 г. и распространявшийся только на подростков и женщин-работниц.
Однако в будущем ни одна страна не сможет перейти от протекционизма к свободе торговли при таком положении, в каком находилась Англия, когда все или почти все отрасли ее промышленности могли противостоять иностранной конкуренции на свободных рынках. Необходимость такого перехода наступит задолго до того, как можно будет хотя бы надеяться на столь счастливое положение. Эта необходимость обнаружится в различных отраслях промышленности в разное время; противоречивые интересы этих отраслей породят весьма поучительные перебранки, кулуарные интриги и тайные парламентские комбинации. Владелец машиностроительного, механического или судостроительного завода может предположить, что протекционизм по отношению к владельцу железоделательного завода настолько повысит цену его товаров, что это, и только это одно, воспрепятствует его экспортной торговле; фабрикант хлопчатобумажных тканей заявит, что мог бы вытеснить английские материи с китайских и индийских рынков, если бы не высокая цена на пряжу, которую ему приходится платить вследствие того, что владелец прядильной фабрики находится под защитой протекционизма и т. д. В тот самый момент, когда какая-нибудь отрасль национальной промышленности полностью завоевывает внутренний рынок, вывоз становится для нее необходимостью. В условиях капиталистического строя отдельные отрасли промышленности или расширяются, или приходят в упадок. Они не могут оставаться в неизменном состоянии; остановка в росте — начало разорения; прогресс изобретений в механике и химии, неизменно вытесняя труд человека и содействуя еще более быстрому увеличению и концентрации капитала, создает в каждой застойной отрасли промышленности избыток как рабочих, так и капитала, избыток, который нигде не находит применения, ибо тот же процесс происходит и во всех других отраслях. Таким образом, переход от внутренней торговли к экспортной становится вопросом жизни или смерти для соответствующих отраслей промышленности, но им противостоят установленные права и определенные интересы других, которым протекционизм представляется пока более надежным и более выгодным, чем свобода торговли. Тогда наступает продолжительная и упорная борьба между фритредерами и протекционистами; руководство этой борьбой с обеих сторон вскоре переходит из рук людей, непосредственно заинтересованных, в руки профессиональных политиков, заправил традиционных политических партий, заинтересованных не в разрешении вопроса, а в оставлении его открытым навсегда; в результате огромной потери времени, энергии и денег появляется ряд компромиссов, благоприятных то для одной, то для другой стороны и означающих медленное, хотя и отнюдь не величественное, движение в направлении свободы торговли, — если только тем временем протекционизм не сделается совершенно нестерпимым для нации, а это, по-видимому, как раз теперь и происходит в Америке.
Существует, однако, другой вид протекционизма, худший из всех, — тот, который практикуется в Германии. Германия вскоре после 1815 г. также начала ощущать необходимость более быстрого развития своей промышленности. Но первым условием для этого было создание внутреннего рынка путем уничтожения бесчисленных таможенных барьеров между мелкими немецкими государствами и разнообразия
420
Таможенный союз был окончательно оформлен в 1834 г. под главенством Пруссии. До этого времени Пруссии, начиная с 1819 г., удалось заключить таможенные соглашения лишь с несколькими небольшими германскими государствами, из которых самым крупным был Гессен-Дармштадт. Союз, установивший общую таможенную границу, со временем охватил почти все германские государства; вне Союза оставались Австрия, ганзейские вольные города (Любек, Гамбург, Бремен) и некоторые мелкие государства Северной Германии. Вызванный к жизни необходимостью создания общегерманского рынка, Таможенный союз способствовал политическому объединению Германии, завершенному в 1871 году.
Таким он и оставался, несмотря на то, что уже с 1830 г. большинство немецких промышленников громко требовало перехода к протекционизму. Тем не менее, при этом чрезвычайно либеральном тарифе и несмотря на то, что немецкая домашняя промышленность, основанная на ручном труде, безжалостно подавлялась конкуренцией английских фабрик, работающих при помощи пара, переход от ручного труда к машинному производству постепенно совершался и в Германии; в настоящее время он почти закончен. Превращение Германии из земледельческой страны в промышленную происходило таким же темпом; начиная с 1866 г. этому превращению содействовали благоприятные политические события: создание сильного центрального правительства и общегерманского законодательного органа, что обеспечивало единообразие торгово-промышленного законодательства, а также единство денежной системы и системы мер и весов, и, наконец, приток французских миллиардов. Таким образом, к 1874 г. Германия по объему внешней торговли занимала на мировом рынке второе место после Великобритании [Общий оборот по импорту и экспорту за 1874 г. в миллионах долларов: Великобритания — 3300; Германия — 2325; Франция — 1665; Соединенные Штаты — 1245 (Кольб. «Статистика», 7 изд., Лейпциг, 1875, стр. 790 [421] ).], а в промышленности и на транспорте Германия применяла больше паровых двигателей, чем какая-либо другая страна на континенте Европы. Это доказывало, следовательно, что даже теперь, несмотря на огромное преимущество, которым обладает английская промышленность, большая страна может успешно конкурировать с Англией на свободном рынке.
421
Имеется в виду книга: G. F. Kolb. «Handbuch der vergleichenden Statistik der Volkerzustands- und Staatenkunde». 7. Aufl., Leipzig, 1875 (Г. Ф. Кольб. «Справочник по сравнительной статистике состояния народов и их государственной жизни». 7 изд., Лейпциг, 1875); в книге Кольба сумма оборота приводится в миллионах талеров.
Но неожиданно произошла перемена фронта: Германия перешла к протекционистской системе в тот самый момент, когда свобода торговли была, казалось, для нее более чем когда-либо необходимостью. Переход этот, несомненно, был абсурдом; но его можно объяснить. Пока Германия была страной, вывозящей хлеб, все аграрии, точно так же как и все представители судоходной промышленности, были ярыми фритредерами. Но в 1874 г., вместо того чтобы экспортировать хлеб, Германия нуждалась в импорте его в большом количестве. Примерно в это же время Америка стала наводнять Европу дешевым зерном; всюду, куда только проникало это зерно, оно понижало денежные доходы с земли, а следовательно, и земельную ренту; и с этого момента аграрии во всей Европе стали громко требовать перехода к протекционизму. В то же время промышленники в Германии страдали от последствий чрезмерного перепроизводства, вызванного притоком французских миллиардов, между тем как Англия, промышленность которой со времени кризиса 1866 г. находилась в состоянии хронической депрессии, наводняла все доступные рынки товарами, которых она не могла продать внутри страны и которые предлагала за границей по разорительно низким ценам. Тогда немецкие промышленники, хотя сами и были весьма заинтересованы в экспорте, начали смотреть на протекционизм как на средство обеспечить внутренний рынок исключительно за собой. А правительство, находившееся целиком в руках земельной аристократии и помещиков, было очень радо воспользоваться этим случаем, чтобы облагодетельствовать получателей земельной ренты предоставлением покровительственных пошлин и помещикам, и промышленникам. В 1878 г. был введен высокий протекционистский тариф как для продуктов сельского хозяйства, так и для промышленных товаров [422] .
422
Заявление о необходимости реформы таможенного тарифа в сторону повышения ввозных пошлин как на промышленные товары, так и на продукты сельского хозяйства было сделано группой депутатов рейхстага в октябре 1878 года. В декабре 1878 г. Бисмарк предложил специально созданной комиссии свой первоначальный проект реформы. С мая 1879 г. окончательный проект обсуждался в рейхстаге и 12 июля 1879 г. был принят. Новый таможенный тариф предусматривал значительное повышение ввозных пошлин на железо, машины, текстиль, а также на зерно, скот, жиры, лен, древесину и т. д.
В результате экспорт германских промышленных товаров оплачивается с этих пор непосредственно за счет местных потребителей. Где только возможно было, образовывались «ринги» или «тресты» для регулирования экспортной торговли и даже самого производства. Германская железоделательная промышленность сосредоточена в руках немногих крупных фирм, большей частью акционерных компаний, которые, вместе взятые, могут производить приблизительно в четыре раза больше железа, чем страна может в среднем поглощать. Во избежание ненужной взаимной конкуренции эти фирмы образовали трест, который распределяет между ними все контракты с иностранцами и устанавливает в каждом отдельном случае ту фирму, которая должна сделать конкретное предложение. Этот трест несколько лет тому назад вошел даже в соглашение с владельцами английских железоделательных заводов, но оно более не существует. Точно так же вестфальские угольные копи (производящие около тридцати миллионов тонн ежегодно) образовали трест для регулирования производства, заказов и цен. Вообще всякий немецкий промышленник вам скажет, что покровительственные пошлины дают ему только одно — возможность компенсировать себя на внутреннем рынке за разорительные цены, по которым он вынужден продавать на внешнем рынке. Но это еще не все. Эта нелепая система покровительства промышленникам — не что иное, как подачка, брошенная промышленным капиталистам для того, чтобы заставить их поддержать еще более нелепую монополию, предоставленную аграриям. Ведь не только все сельскохозяйственные продукты облагаются высокими ввозными пошлинами, возрастающими из года в год, но и некоторые предприятия по переработке сельскохозяйственного сырья, создаваемые владельцами крупных поместий, фактически субсидируются непосредственно из государственного кошелька. Свеклосахарная промышленность не только охраняется пошлинами, но получает еще огромные суммы в виде экспортных премий. Один хорошо осведомленный человек заметил что если бы весь экспортируемый сахар был выброшен в море, фабрикант все же извлек бы прибыль из правительственной премии. Точно так же, благодаря новейшему законодательству, владельцы заводов по производству спирта из картофеля получают из государственного кармана подарок приблизительно в девять миллионов долларов в год. А так как почти каждый крупный землевладелец в Северо-Восточной Германии имеет либо свеклосахарный завод, либо завод по производству спирта из картофеля, либо и тот и другой одновременно, то не удивительно, что мир буквально наводнен их продукцией.
Эта политика, разорительная при любых обстоятельствах, вдвойне разорительна для страны, промышленность которой удерживает свое место на нейтральных рынках главным образом благодаря дешевизне рабочих рук. Заработная плата, которая в Германии даже в лучшие времена держится почти на голодном уровне в силу большой численности населения (быстро растущего, несмотря на эмиграцию), должна повыситься в результате вызванного протекционизмом повышения цен на все продукты первой необходимости. Тогда немецкий промышленник не будет в состоянии, как это слишком часто случается теперь, возместить разорительно низкую цену своих товаров вычетами из нормальной заработной платы своих рабочих и будет вытеснен с рынка. Протекционизм в Германии убивает курицу, несущую золотые яйца.