Собрание сочинений, том 23

Энгельс Фридрих

Экспроприация и изгнание из деревни части сельского населения не только высвобождает для промышленного капитала рабочих, их жизненные средства, материал их труда, но и создает внутренний рынок.

В самом деле, те самые события, которые превращают мелких крестьян в наемных рабочих, а их жизненные средства и средства труда в вещественные элементы капитала, создают в то же время для этого последнего внутренний рынок. Прежде крестьянская семья сама производила и перерабатывала жизненные средства и сырье, которые затем по большей части сама же и потребляла. Это сырье и жизненные средства превратились теперь в товары. Крупный фермер продает их; мануфактуры являются его рынком. Пряжа, холст, грубые шерстяные изделия — вещи, сырье для которых имелось в распоряжении каждой крестьянской семьи, выпрядались и ткались ею для собственного потребления, — превратились теперь в мануфактурные изделия, рынок для сбыта которых образуют как раз земледельческие округа. Многочисленные рассеянные потребители, обслуживавшиеся до сих пор массой мелких производителей, работающих на собственный страх и риск,

концентрируются теперь в одно крупное целое, образуют рынок, снабжаемый промышленным капиталом^{1081}. Так рука об руку с экспроприацией прежде самостоятельного крестьянства, с отделением его от средств производства совершается уничтожение сельского побочного промысла, совершается процесс разделения мануфактуры и земледелия. И только уничтожение сельского домашнего промысла может дать внутреннему рынку данной страны те размеры и ту устойчивость, в которых нуждается капиталистический способ производства.

Однако собственно мануфактурный период еще не приводит к радикальному преобразованию. Напомним, что мануфактура овладевает национальным производством лишь очень неполно, основываясь всегда на городском ремесле и сельских домашних побочных промыслах как на широком базисе [Hintergrund]. Уничтожая эти побочные промыслы и городское ремесло в одной их форме, в известных отраслях промышленности, в известных пунктах, она вызывает их снова к жизни в других, потому что она до известной степени нуждается в них для обработки своего сырого материала. Она создает поэтому новый класс мелких земледельцев, для которых обработка земли является лишь побочной отраслью, а главное занятие — промышленный труд, изготовление продуктов, продаваемых — непосредственно или при посредстве купца — на мануфактуру. Это причина — хотя и не главная — того явления, которое прежде всего сбивает с толку исследователя английской истории. Начиная с последней трети XV века он встречается с непрерывными, только иногда смолкающими жалобами на рост капиталистического хозяйства в деревне и на растущее уничтожение крестьянства. Но, с другой стороны, он видит, что это крестьянство, пусть в уменьшенном количестве и при все более ухудшающихся условиях, существует все время^{1082}. Главная причина этого состоит в следующем: в Англии попеременно преобладает то зерновое хозяйство, то животноводство, и в зависимости от этого колеблются размеры крестьянского производства. Только крупная промышленность с ее машинами доставляет прочный базис для капиталистического земледелия, радикально экспроприирует огромное большинство сельского населения и довершает разделение земледелия и домашней деревенской промышленности, вырывая корни последней — прядение и ткачество^{1083}. А следовательно, только она завоевывает для промышленного капитала весь внутренний рынок^{1084}.

6. Генезис промышленного капиталиста

Генезис промышленного^{1085} капиталиста не отличался той постепенностью, какой характеризуется генезис фермера. Без сомнения, некоторые мелкие цеховые мастера и еще большее количество самостоятельных мелких ремесленников и даже наемных рабочих превратились в мелких капиталистов, а потом, постепенно расширяя эксплуатацию наемного труда и соответственно усиливая накопление капитала, в капиталистов sans phrase [без оговорок]. В младенческий период капиталистического производства часто происходило так, как в младенческий период средневековой городской жизни, где вопрос о том, кто из беглых крепостных должен быть хозяином и кто слугой, решался обыкновенно в зависимости от того, кто из них раньше бежал от своих господ. Но черепашьи темпы этого метода никак не соответствовали торговым потребностям нового мирового рынка, созданного великими открытиями конца XV века. Средние века оставили после себя две различные формы капитала, которые достигают зрелости в самых различных общественно-экономических формациях и до наступления эры капиталистического способа производства считаются капиталом как таковым: ростовщический капитал и купеческий капитал.

«В настоящее время все общественное богатство попадает сначала в руки капиталиста… он уплачивает ренту земельному собственнику, заработную плату — рабочему, налоги и десятину — их сборщику, а ему остается значительная, даже преобладающая, и притом непрерывно растущая, часть годового продукта труда. Капиталиста можно рассматривать в настоящее время как собственника, в руки которого все общественное богатство попадает прежде всего, хотя нет такого закона, который обеспечивал бы за ним право на эту собственность… Это изменение в сфере собственности произошло благодаря взиманию процентов на капитал… и не менее знаменательно, что законодатели всей Европы стремились воспрепятствовать этому с помощью законов против ростовщичества… Власть капиталистов над всем богатством страны есть полная революция в праве собственности; какой же закон или какой ряд законов произвел эту революцию?»^{1086}

Автору следовало бы знать, что законы вообще никогда не совершают революций.

Превращению денежного капитала, образовавшегося путем ростовщичества и торговли, в промышленный капитал препятствовал феодальный строй в деревне, цеховой строй в городе^{1087}. Ограничения эти пали, когда были распущены феодальные дружины, когда сельское население было экспроприировано и отчасти изгнано. Новая мануфактура возникла

в морских экспортных гаванях или в таких пунктах внутри страны, которые находились вне контроля старых городов с их цеховым строем. Отсюда ожесточенная борьба английских corporate towns [городов с цеховым корпоративным строем] против этих новых питомников промышленности.

Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги по завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих — такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы суть главные моменты первоначального накопления. За ними следует торговая война европейских наций, ареной для которой служит земной шар. Война эта начинается отпадением Нидерландов от Испании, принимает гигантские размеры в английской антиякобинской войне и теперь еще продолжается в виде «опиумных» войн против Китая и так далее.

Различные моменты первоначального накопления распределяются, исторически более или менее последовательно, между различными странами, а именно: между Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией. В Англии к концу XVII века они систематически объединяются в колониальной системе и системе государственных займов, современной налоговой системе и системе протекционизма. Эти методы отчасти покоятся на грубейшем насилии, как, например, колониальная система. Но все они пользуются государственной властью, т. е. концентрированным и организованным общественным насилием, чтобы ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить его переходные стадии. Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция.

Относительно христианской колониальной системы У. Хауитт, человек, сделавший христианство своей специальностью, говорит:

«Варварство и бесстыдные жестокости так называемых христианских рас, совершавшиеся во всех частях света по отношению ко всем народам, которые им удавалось поработить, превосходят все ужасы, совершавшиеся в любую историческую эпоху любой расой, какой бы она ни была дикой и невежественной, безжалостной и бесстыдной»^{1088}.

История голландского колониального хозяйства — а Голландия была образцовой капиталистической страной XVII столетия — дает нам непревзойденную картину предательств, подкупов, убийств и подлостей^{1089}. Нет ничего более характерного, как практиковавшаяся голландцами система кражи людей на Целебесе для пополнения рабов на острове Ява. С этой целью подготовлялись специально воры людей. Вор, переводчик и продавец были главными агентами этой торговли, туземные принцы — главными продавцами. Украденная молодежь заключалась в целебесские тайные тюрьмы, пока не достигала возраста, достаточно зрелого для отправки на корабли, транспортировавшие рабов. В одном официальном отчете говорится:

«Например, один этот город Макассар полон тайными тюрьмами, одна ужаснее другой, которые набиты несчастными жертвами жадности и тирании, закованными в кандалы, оторванными насильственно от своих семей».

Чтобы овладеть Малаккой, голландцы подкупили португальского губернатора. В 1641 г. он впустил их в город. Они тотчас же поспешили к его дому и убили его, чтобы «воздержаться» от уплаты условленной суммы подкупа в 21 875 фунтов стерлингов. Опустошение и обезлюдение следовали везде, куда только ни ступала их нога. Провинция Явы Баньюванги насчитывала в 1750 г. свыше 80000 жителей, в 1811 г. всего 8000. Вот она doux commerce [невинная торговля]!

Как известно, английская Ост-Индская компания [215] кроме политической власти в Ост-Индии добилась исключительной монополии на торговлю чаем, как и вообще на торговлю с Китаем и на перевозку товаров из Европы и в Европу. Но судоходство вдоль берегов Индии и между островами, а также торговля внутри Индии сделались монополией высших должностных лиц компании. Монополия на соль, опиум, бетель и другие товары стала неисчерпаемым источником богатства. Должностные лица сами устанавливали цены и по своему произволу обдирали несчастных индийцев. Генерал-губернатор участвовал в этой частной торговле. Его любимцы получали контракты на таких условиях, которые позволяли им, лучше чем алхимикам, делать золото из ничего. Крупные состояния вырастали, как грибы после дождя, и первоначальное накопление осуществлялось без предварительной затраты хотя бы одного шиллинга. Судебный процесс Уоррена Гастингса полон такого рода примерами. Вот один из них. Один контракт на поставку опиума был предоставлен некоему Салливену в момент его отъезда — с официальным поручением — в район Индии, далеко расположенный от места производства опиума. Салливен продает свой контракт за 40000 ф. ст. некоему Бинну, а Бинн перепродает его в тот же день за 60000 фунтов стерлингов. Последний покупатель и исполнитель контракта заявляет, что и он еще извлек из него громадную выгоду. Согласно одному документу, представленному в парламент, с 1757 по 1766 г. компания и ее должностные лица принудили индийцев принести в дар 6 миллионов фунтов стерлингов. В 1769–1770 гг. англичане искусственно организовали голод, закупив весь рис и отказываясь продавать его иначе, как по баснословно высоким ценам ^{1090} .

215

См. примечание [56] — 762.