Собрание сочинений (Том 2) (-)
Шрифт:
И выдумали дамы его женить. Барон, конечно: "Сам, говорит, давно хотел бы, только нельзя ли невесту до свадьбы посмотреть".
Привели ему девицу из деревни, урода невероятного, в перья какие-то одели; за животы прямо все хватаются. А барон вот тут как раз стоял у камина, красный весь, а кланяется и улыбается и девке этой руку поцеловал. А потом исчез и провалился, как в колодезь.
Нашли его только осенью у лесных сторожей. Обрадовались все страшно и по-настоящему даже надругиваться не захотели, - а барон прощенья
В то время гостил у меня двоюродный брат - Володя, человек с оригинальными понятиями и ненавистник всяких инородцев.
Привели мы к нему барона, смеемся, вспоминаем про потешные выдумки; барон сам даже наклепал на себя, чтобы смешнее показаться; и смотрю, Володя мой хмурится... Потом отвел меня и говорит:
– Как вам не стыдно шутовством заниматься; этот господинчик дрянь природная, он еще вам покажет, гони его в шею.
Удивился я, неприятно стало, а все-таки начал за бароном приглядывать... Подошла зима, и прогнать его было никак невозможно... Барон, должно быть, заметил косые взгляды и стал с Володей особенно вежлив. Ружье ему чистил, собаку научил умирать и лаять, когда скажут: "волк", а больше грустил, сидя у себя в комнатешке под лестницей.
И вскоре - действительно - проявил себя, - удивил всех невероятно.
Собрались, как обычно, к деду моему по первой пороше на облаву помещики... И, разумеется, еще до леса не доехали - все уж были с мухой; барону достался номер соседний с братом; зверь пошел густо; стрелки разгорячились и палили и в пеньки и в облазчиков; один барон стрелял не торопясь и без промаха, а когда прямо на его номер вымахнула чернобурая, бросил в нее шапкой, чтобы она к брату повернула, на что Володя, пропуделяв, обозлился ужасно.
Надо вам сказать, что с боков охотницкой линии протягивают веревку с цветными флажками, - зверь никогда не побежит через флаг. Вот перед третьим загоном, когда мы прилегли на снегу, раскупоривая шипучку, барон встал и говорит:
– Извините меня, господа, пожалуйста, я бы имел нескромность посоветовать протянуть еще линию флажков позади охотников, потому что в третьем загоне у нас чернобурая лиса.
Дед мой как захохочет и на Володю пальцем указал, а брат загорелся, вижу, и сощурил глаза...
– Ах, барон, барон, - говорит дед, - недаром ты обезьяну выдумал, иди протягивай флажки.
Барон живо отошел, и, когда был уже на сорока шагах, Володя закричал ему:
– Эй вы, немец, повернитесь, я в вас стрелять буду... Терпеть не могу вашего племени.
Барон, как на шарнире, повернулся, отвечает:
– Хорошо, стреляйте, - и наморщил нос.
И не успели мы рта раскрыть, брат лег и с локтя выстрелил из обоих стволов ему по ногам. Барона как ветром отдунуло. Но устоял на ногах, подошел, взял свое ружье, взвел курки (челюсть трясется, а глаза спокойные, только будто
– Вы это нарочно сделали или нечаянно?
– Нарочно, разумеется, отвечает брат...
– Вы честный человек, иначе я бы в вас стрелял, - сказал барон, сел у дерева и руками снег схватил. Брат в тот же день уехал, а я дал барону денег и отправил в Киев, с глаз долой... С тех пор он и скрылся.
Прошло три года; сижу я как-то в городском саду в Киеве, от скуки в газете объявления просматриваю, вдруг читаю: "Сливочное масло по нормальным ценам; купивший три фунта получает в премию дикую утку или пару чирков. Продажа с воза".
"Что, - думаю, - за ерунда, - дикие утки, уж не барон ли это". Взял извозчика, еду на Подол, вижу на базаре воз, на возу барон торчит, а кругом народу видимо-невидимо, и все смеются.
Ужасно я обрадовался, протолкался; барон увидел меня, покраснел и снял шляпу, а я его обнял...
– Ты это что?
– спрашиваю... А он мне:
– Представьте, какая жалость, - масла не хватило, а уток еще целый воз.
– Пускай, - говорю, - уток по пятаку.
– Извините, - отвечает, - я не барышник.
– Встал на телегу и кричит: г Господа, берите уток так, а через неделю придете за маслом.
Сейчас же птицу у него расхватали. Завезли мы воза в подворье и пешком пошли неподалеку к барону...
Снимал он в деревянном домике три комнатки. В первой охотничий кабинет, вторая пустая - для приезжих, а в третьей на цепи сидела обезьяна.
– Это, - спрашиваю, - зачем тебе?
– Она мой друг, - отвечает барон, - она одинокая, и я тоже, вот и живем, - и протянул обезьяне руку...
– Хорош, - говорю, - друг.
– Она малокультурная, игры у нее злые, а любит меня страшно...
– Однако пойдем, - говорю, - воняет.
Сели мы в кабинете, и барон рассказал, что получил из Германии в наследство шесть тысяч рублей. Прожить их просто - неловко, они трудом добыты, вот он и придумал торговать с премией. Неделю охотится в болотах, а по воскресеньям торгует... очень хорошо, хотя прибыли еще не получал.
– А зимой как?
– спрашиваю.
– Зимой зайцев буду в премию давать... Подивился я и говорю:
– Что же, приедешь к нам? Забегал барон глазами:
– Вот-вот, непременно приехать надо. Только мне кажется, что я не всем приятен... Меня жалели, но не особенно любили. Я хочу немного один пожить... За эти три года было трудно, пришлось ружье продать.
Барон огорчился, вспомнив про ружье, и я растрогался.
– И не думай, - говорю, - рассержусь, если не приедешь. Да скажи-ка мне вот что - откуда ты, зачем к нам попал?
Заходил барон, как журавль, остановился у окна и головой мотает.
– Не нужно, - говорит, - об этом спрашивать, лучше я подарю вам что-нибудь на память - хотите обезьяну...