Собрание сочинений (Том 3)
Шрифт:
— Что это? — спросил он.
— Адрес, по которому надо послать документы.
— Зачем?
— Мы им продали Аспазию.
Иконников недоумевающе поднял белые ресницы.
— Разве было распоряжение треста?
— Это мое распоряжение, — сказал Коростелев и вышел. «Объясняться буду с Даниловым…»
Ему навстречу шел Бекишев, секретарь партбюро. По глазам его Коростелев понял, что он уже знает об Аспазии. «И Бекишеву доложили. Экое событие — из трехсот телок продали одну». Закуривая папиросу, Коростелев с вызовом остановился, поджидая Бекишева.
«Если он сделает мне замечание,
— Вы свободны? — спросил Бекишев.
— Нет, — ответил Коростелев, — не свободен. Еду на вторую ферму с агрономом. А вас попрошу передать в бухгалтерию этот акт. — Меньше всего ему сейчас хотелось встречаться с Лукьянычем.
— Этот акт… — начал было Бекишев.
— Виноват, — сказал Коростелев. — Некогда, вы передайте, главный бухгалтер разберется. — (Приближалась Муза Саввишна, агроном, милая женщина, которая знала только свое дело и ни во что не путалась.) — Муза Саввишна, жду вас, поехали!
Во дворе, поодаль от конторы, кучкой стояли работницы, разговаривали. Обернулись и смотрели на Коростелева, пока он с Музой Саввишной шел к бричке. Понятно — говорили об Аспазии.
Шестой месяц Коростелев руководил совхозом.
Сказать по правде, ему приходилось нелегко. Направление работы ясно. Но настанет день, и перед директором множество разнообразных забот, больших и малых. По новизне не сразу и разберешься, которая большая, которая малая. Скажешь: «Ну, это мелочь!», а тебе в ответ: «Нет, Дмитрий Корнеевич, не мелочь» — и докажут, что не мелочь; получается, что мелочей-то вовсе нет, все важное, и ты не знаешь, за что взяться сейчас, а за что после обеда, куда послать подводы в первую очередь, а с чем можно повременить.
Постепенно до Коростелева дошло, что в один день — будь ты семи пядей во лбу — всего не переделаешь и что нельзя разбрасываться, — получается не лучше для хозяйства, а хуже. Из множества практических задач, которые стоят перед тобой сегодня, надо выбирать главную и на ее решение мобилизовать главные силы. Но в то же время держать в поле зрения все хозяйство, чтобы не проморгать эту главную сегодняшнюю задачу.
Как же сделать, чтобы не проморгать? Коростелев думал, думал — и придумал как.
В первую декаду каждого месяца он обходил все участки первой фермы, во второй декаде обследовал вторую ферму, в третьей декаде выезжал на третью. И так каждый месяц. Он боялся, что на фермах скоро разгадают эту нехитрую схему и будут специально готовиться — каждая ферма к своему сроку, — чтобы он не застал их врасплох. Но никто не догадывался, его ревизии всегда казались неожиданными. Посмеиваясь, он хранил свой маленький секрет.
Обходы давали Коростелеву полное представление о том, что делается в совхозе. Он брал с собой то Музу Саввишну, агронома, то Бекишева, то Лукьяныча. После обхода собирал работников фермы и устраивал совещание. На совещаниях бывало то, что Бекишев называл «довести до сознания людей», а Коростелев называл «накрутить хвосты» и «дать жизни».
Теперь он иначе прочитывал ежедневные рапорты с ферм. Читал и говорил: «А навоз-то вчера опять не возили, я ж им велел!..» и посылал кого-нибудь немедленно наладить вывозку навоза на поля.
Многому
Первое время он со всеми людьми обращался так, словно был командиром батальона, а кругом его солдаты и младшие офицеры. Потом понял, что с разными людьми надо обращаться по-разному, если хочешь, чтобы каждый работал в полную меру своих способностей. Одному достаточно сказать по-деловому: «Действуй так-то и так-то», и он действует. Другого позови к себе в кабинет, усади, похвали за работу, спроси, как детки, — он для тебя все сделает. Третий любит, чтобы ты зашел к нему на квартиру и откушал его хлеба-соли. Четвертого надо передать Бекишеву, чтобы тот прочитал ему небольшую лекцию о текущем моменте. Пятый — попадаются еще такие — хороших слов не признает, ему подавай обязательно слова, которые не для детского чтения; ты ему пяток таких слов, он тебе в ответ десяток — удовлетворил душу, получил свою зарядку бодрости и пошел работать так, что смотреть любо.
Самый трудный человек — Лукьяныч. В детстве Коростелев считал его добрым стариком и не подозревал, что у него такой тяжелый характер.
— Лукьяныч, — говорит Коростелев, — дайте тысячу рублей.
— Куда вам? — спрашивает Лукьяныч.
— Тес подворачивается по случаю, нужно купить.
— Будьте любезны, пусть они выпишут счет, оплатим через банк.
— Они хотят только наличными.
— Мало ли чего они хотят! — говорит Лукьяныч. И хоть кулаками стучи, хоть на колени стань — не даст ни копейки.
— Лукьяныч, — говорит Коростелев, — дайте пятьсот рублей.
— Куда? — спрашивает Лукьяныч.
— Пошить попонки для телят. В профилакторий.
— У вас же там одеяла есть.
— Износились. Телятница считает — чем покупать новые байковые, лучше стеганые пошить. Небольшие: вот. — Коростелев подсаживается к столу Лукьяныча и руками показывает, какой величины попонки.
— Так. Ну-с, и почему именно эта сумма? Из какого расчета?
— Считайте. Десять попонок. Берем дешевый материал — ситец.
— Берем ситец. — Лукьяныч прикидывает на счетах.
— Теперь подкладку.
— Подкладку.
— И вату. И пошить.
Лукьяныч перебрасывает костяшки — получается действительно пятьсот рублей.
— А матрасиков стеганых не будем делать телятам? — спрашивает он, глядя на счеты.
Коростелев начинает закипать.
— Если понадобится, сделаем и матрасики.
— Сделать все можно. Только кто утвердит мне расход. Нет такой статьи по смете.
— По другой статье проведем.
— А вот это — я вам уже сто раз говорил — финансовой дисциплиной запрещено категорически.
— Когда вам нужно у кого-нибудь вытянуть для себя… — говорит Коростелев недобрым голосом.
— Прибавьте: и для наших служащих, — хладнокровно вставляет Лукьяныч.
— …тогда вы не думаете, по какой статье это проведут, скажем, в колхозе Чкалова.
— А с какой стати я буду за них думать? Это пусть у них голова болит. Я отвечаю за себя. Вы, с вашей неопытностью и с характером вашим, завтра, может быть, по случаю цельную домну пожелаете купить, а мне райфо голову оторвет.
— Вы мне руки связали, — говорит Коростелев. — Я с вами не могу работать!