Собрание сочинений (Том 3)
Шрифт:
— А то улыбнешься, поздороваешься — хожу и тоже улыбаюсь, как малахольный…
— Надо же! — шепнула Полина. — У меня и мысли не было… Ты все с девчонками гулял. Не похож был на вздыхателя.
— Еще чего! — сказал Шалагин. — Это уж совсем было бы ни к чему.
— Я… — начала она, глотнула воздуху и замолчала.
— Что?
— Да нет, так… Ты, наверно, про меня чего ни наслышался…
Она говорила с трудом, запинаясь:
— Это им ничего не стоит — разобрать человека по косточкам… Никто не подумает, что нужно женщине… Женщине
Он взял ее за руку:
— Все будет хорошо, Поля.
— Разве может быть, как было? Как было — никогда уже не будет. Молоденькие мы были…
— Погоди, может лучше будет, — сказал Шалагин.
— Тогда у нас за плечами, — сказал он, — ничего, кроме юности, не было, а сейчас оглянешься — ух ты, сколько!..
— Глянь на меня, — сказал он.
Леня Плещеев прибежал в барак, где жила вдова Капустина со своими четырьмя детьми: сыном Павкой и тремя девочками поменьше, похожими друг на друга, как три белых мышонка. Девочки выносили из барака узлы и всякую утварь, а Павка укладывал это имущество в тачку, стоявшую на улице.
— Переезжаешь? — спросил Леня.
— Как видишь, — солидно ответил Павка. Он прилаживал среди вещей небольшую коробку, перевязанную веревочкой.
— Не сомнется? — спросил Леня. — Хочешь, я понесу?
— Не должна смяться.
Павка в их дружбе главенствовал. Он был ловок, крепко сбит. В семье, между погодками-сестрами, держался хозяином и мужчиной. Кроме того, у него имелись высшие интересы. В коробке, перевязанной веревочкой, находилась его коллекция марок.
Из барака вышла Капустина с узлом, за ней гуськом три девочки.
— Поехали! — сказала Капустина. — В добрый час!
Павка покатил тачку. Леня помогал ему руками и животом.
Капустины вселялись в новый пятиэтажный дом. Он только что был отстроен, пока один-единственный — там, где до войны тянулась целая улица высоких домов. Его окна еще забрызганы были мелом, кое-где лишь виднелись занавески.
В одной из квартир Капустиным предоставили хорошую, просторную угловую комнату.
— Мама, мама, — спрашивали девочки, — а где мы будем спать?
— Мы с вами в этой половине будем спать, — отвечала Капустина, — а Павка здесь. Это пускай его будет окно. Вы сюда не касайтесь.
— А почему Павке целое отдельное окно? — спросили девочки.
— Потому что он молодой человек, — ответила Капустина, и видно было, что этот молодой человек — главная в ее жизни любовь и надежда.
А Павка и Леня, небрежно оглянув квартиру, уединились в чистой, еще пустой кухне и занялись коробкой с марками.
— Вот это новая, — сказал Павка, раскладывая марки на плите. Бразилия.
— Вот дьявол! — восхитился Леня: — И откуда ты достаешь?
— Это мне старик дал. Знаешь — который зимой без шапки ходит. Ух, у него коллекция!.. Надо попробовать зимой ходить без шапки.
— А не
— Старик не загнулся, а мы загнемся? — сказал Павка.
Они завороженно перебирали пестрые, разноязычные марки, воплощавшие для них весь земной шар.
— Вот, везде побывать, — сказал Павка, — тогда можно умереть спокойно.
— Ясно, тогда и умирать не жалко, — подтвердил Леня.
Они говорили о смерти с беспечностью людей, убежденных в своем бессмертии.
И Сотников привез в новый дом свою семью. Прямо со станции привез жену, двух сыновей и старушку мать. Они поднялись по лестнице, шофер помогал нести чемодан. Вошли в квартиру — там было пустовато, необжито, но уже стояла нужная мебель. Старушка села в кресло и сказала:
— Прямо не верится.
Сотников наклонился, поцеловал ее седую голову, прикрытую старинным черным кружевным шарфом:
— А ты, мама, прекрасно выглядишь.
— Говори громче, — вполголоса сказала жена. — Она слышит неважно.
Жена Сотникова была не первой молодости, судьба трудовая и скитальческая была написана на ее лице, руках, одежде. Она сразу принялась разбирать чемоданы, устраивать детям постели, готовить чай.
Сотников с мальчиками вышел на балкон. Оттуда, с высоты, как на ладони был виден завод, железная дорога, шоссе с бегущими машинами.
— Вот, ребята, — сказал Сотников, — мое хозяйство. Ничего?
— Ничего, — застенчиво откликнулся старший сын. Оба сына немножко стеснялись отца — отвыкли.
— А вон, — сказал Сотников, — самолет летит.
— Мы видали самолеты, — сказал младший сын.
— А вон там, — сказал Сотников, — это еще следы бомбежки.
— Мы видали бомбежку, — сказал младший сын.
Потом оба мальчика крепко уснули вдвоем на одной кровати, а для Сотникова с женой настал час тихого душевного разговора.
— Как я устала, — сказала жена. — Если бы ты знал.
— Теперь отдохнешь, — сказал Сотников.
Наступила ночь. Публика расходилась с последнего киносеанса. Гасли окна.
По шоссе по направлению к поселку шла машина.
Последние парочки исчезли с улиц. Закрылся магазин, сторож уселся возле него на ночное дежурство. Машина тихо въехала в поселок, заскользила по улицам и пустырям, остановилась перед новым домом.
Резко прозвучал в тишине звонок. Позвонившие неподвижно ждали на лестничной площадке. Отворил Сотников, в пижаме.
— Что такое? — спросил он недовольно.
— Сотников, Александр Васильевич? — спросил один из ночных гостей.
— Ну?..
Ночной гость сказал скороговоркой:
— Ознакомьтесь — ордер на производство у вас обыска с последующим вашим арестом.
Сотников не взял бумажку. Лицо его стало тяжелым, старым…
На обратном пути машина прошла, ныряя по колдобинам, мимо плещеевской хибарки. Плещеев как раз выходил из дому, стоял на пороге. Невидящими глазами проводил он прошумевшую мимо машину.