Собрание сочинений (Том 4)
Шрифт:
З и н а. Вы, Александр Андреич, обращаетесь со мной, как будто я какая-то маленькая.
Е л ь н и к о в. Я спрашиваю: что вам нравится у Прокофьева и Шостаковича?
З и н а. Все нравится.
Е л ь н и к о в. Краем уха вы их слышали. И слышали, что их нужно уважать, потому что это передовая музыка.
З и н а. А вы их разве не уважаете?
Е л ь н и к о в. Та музыка, которую уважают, - плохая музыка. Хорошая - та, которую любят. Я многое у них люблю. Но Шопена, представьте себе, люблю больше. А вы о Шопене знаете
З и н а. Ничего подобного!
Е л ь н и к о в. И так как вам еще не успели сказать, что Шопена тоже нужно уважать, то эта баллада кажется вам подозрительной. Еще бы! (Насвистывает тему баллады.) Слышите, сколько нежности - милая, я люблю тебя, слышишь, как я тебя люблю, горячей волной я залью твое сердце... Мда, для вас слащаво.
З и н а. Почему для меня? Вы меня какой-то такой себе представляете... (Молчат.) Александр Андреич, посидим тут немножко на лавочке, хорошо? (Садятся.) Чувствуете, какой воздух весенний? Я эти дни все хожу и слушаю; по-моему, если прислушаться хорошенько-хорошенько, то услышишь, как почки раскрываются... О чем вы думаете?
Е л ь н и к о в. Я тоже слушаю.
З и н а. Все о чем-то думаете...
Е л ь н и к о в. Свойство человека. Пока живет - дышит и думает, даже во сне.
З и н а. Я во сне ничего не думаю.
Е л ь н и к о в. Ну! Может быть, вам это только кажется?
З и н а. Нет, честное слово. Вам не холодно, Александр Андреич?
Е л ь н и к о в. Нет, а вам?
З и н а. Ну, мне!.. Вы потуже кашне накрутите. Красивое кашне у вас какое...
Е л ь н и к о в. Вам нравится?
З и н а. Ужасно!
Е л ь н и к о в. Кашне нравится, а Шопен не нравится. Ну, не обижайтесь, Заинька. Мне скучно, когда вы обижаетесь.
З и н а. Я вовсе не обижаюсь. И никакая я не Заинька, а Зина.
Е л ь н и к о в. Заинька - лучше.
З и н а. Вы считаете, что мне идет?
Е л ь н и к о в. Вам - больше, чем кому бы то ни было.
З и н а. Заинька... Представляется что-то такое мягкое, теплое... (Молчат.) Александр Андреич...
Е л ь н и к о в. Что?
З и н а. Вы по-прежнему слышите музыку, когда не спите? Скажите мне.
Е л ь н и к о в. Слышу.
З и н а. Вы ее записываете на этой нотной бумаге. Я знаю. Музыку записывают, как слова. Как это странно, что музыку записывают, как слова... Как ужасно, что вы не можете сами сыграть свою музыку. Не можете сказать вслух слова, которые написали... Какие это должны быть слова!
Е л ь н и к о в. А может быть, это лучше, Заинька?
З и н а. Вот! Вот! Это меня в вас больше всего пугает... Больше всего не нравится. Вы как будто решили, что вы уже только учитель, и больше ничего, на вечные веки... Какие-то рояли настраиваете... И шутите, а сами все думаете и не спите... Ведь другие могут сыграть вашу музыку, и вы услышите, и все услышат...
Е л ь н и к о в. А вдруг слова, которые я записал, косноязычны? И не
З и н а. Это не может быть!
Е л ь н и к о в. Ну, а вдруг?
З и н а. Тогда останетесь на вечные веки учителем.
Е л ь н и к о в. Только и всего?
З и н а. Подумаешь, какое несчастье! Тысячи учителей живут, и ничего... Даже были бы очень довольны, если бы ребята не так их мучили.
Е л ь н и к о в. Маленькая моя девочка, я боюсь... мне страшно... Лучше я буду немым.
З и н а. Лучше знать правду. И тогда выбирать что-нибудь. По-моему, какая бы это ни была правда, вы первым долгом положите голову на подушку и заснете спокойно суток на трое.
Е л ь н и к о в. Какая бы это ни была правда, я буду не спать и слышать музыку. (Насвистывает.)
З и н а. Посвистите еще. Вы очень хорошо свистите. (Ельников хохочет.) Почему вы смеетесь? Что с вами? Зачем вы смеетесь?
Е л ь н и к о в (со смехом). Заинька, я не над вами! Честное слово, не над вами! Просто, забавно вышло. Раньше мне говорили: вы хорошо играете... А теперь говорят: вы хорошо свистите... (Хохочет.)
З и н а. Александр Андреич, не надо так смеяться, я вас люблю!
Молчание.
Е л ь н и к о в. Вы уходите?
З и н а. Да...
Е л ь н и к о в. Не уходите. Сядьте.
З и н а. Зачем?
Е л ь н и к о в. Вы пришли сюда веселая, а уходите грустная, - я не хочу.
З и н а. По-моему, это вам безразлично.
Е л ь н и к о в. Сядьте! (Зина садится.) Знаете что?
З и н а. Что?
Е л ь н и к о в. Давайте немного помолчим.
З и н а. Хорошо. (Молчание.)
Е л ь н и к о в. Полагается говорить всякие вещи... Например, что вы наверное ошибаетесь... что вы это просто придумали, чтобы еще интереснее было жить... Ведь вам интересно жить?
З и н а. Да!
Е л ь н и к о в. Ну, а так еще интереснее, правда?
З и н а. Да...
Е л ь н и к о в. Вот... И еще многое можно сказать... Что я вдвое старше вас... Что я - вы знаете... Не хочу говорить. Пройдет некоторое время, вы сами все это скажете себе. А я только скажу, что благодарен вам от всего сердца. (Зина встает.) Уходите?
З и н а. Да.
Е л ь н и к о в. Но я же не хочу, чтобы вы ушли грустная и оскорбленная!
З и н а. Я не оскорбленная. Вы ничего не понимаете, Александр Андреич. Вы ничего не понимаете! Я думала, вы понимаете все на свете... Ну, да о чем мы говорим, просто смешно... Нет и нет. Ведь нет?
Е л ь н и к о в. Нет.
З и н а. Ну вот. По-честному. Я ужасная дура. (С новым выраженьем.) Александр Андреич! Когда вы будете понимать разные вещи, кроме музыки, вы меня как-нибудь известите; я за вас порадуюсь. (Идет и возвращается.) И если вам когда-нибудь захочется сказать "да" - вы скажите; я никогда не отвечу "нет"!