Собрание сочинений Том 7
Шрифт:
— Пожалуйста, повремените на меня с гневом вашим, а более того, вникните, — ибо видели вы уже немало, что гнев ваш ничего к облегчению не соделает, а лучше прослушайте далее мою пропозицию * и обсудите; ибо сказанное неспроста мною предложено. Вы пошлите сына вашего в город самого хлопотать о ее вольности и купеческом звании, — и он на все то охотно согласится и в радости своей поспешит, а мы в тот самый час, как он из деревни за околицу отлучится, нимало не медля, сию девку по вашему приказанию с каким укажете с крепостным невежею обвенчаем, и тогда будет всем этим беспокойствам
Бригадирша, поняв этот план, ликовала и его приняла и сказала:
— Только обстроить бы мне это дело, как это тобою умно рассуждено, а потом я тебя скрою; я тебя в свой комнатный погреб посажу и к себе ключ спрячу, пока он уедет, буду сама есть приносить, а после я тебе к новой пашне на упадлое место * лошадь подарю.
Поп пришел домой радостный и, не умея скрыть себя, говорит попадье:
— Ну, мать, радуйся — полно мне по старой сивухе * вздыхать, которая пала, да и ранее того в сохе останавливалась. Будет у нас с тобою к новой пашне добрая лошадь с господского ворка * , — тогда ты, когда похочешь, и к детям в семинарию навестить съездишь посмотреть, с кем Мишка водится и отчего Гриша харчем недоволен.
А попадья была нетерпячая и стала спрашивать:
— Чем угодил барыне и за что лошадь получаешь?
Поп говорит:
— Не приставай и лучше не спрашивай — не скажу: тайна сия велика есть * и большой секрет между нас.
А попадья была еще ловчее попа, да вместо того чтобы прямо добиваться, стала лебезить:
— Ляжь-ка, ну ты устал, ляжь на коверчик на полу, отдохни, а я у тебя в головах сяду да в волосах поищу.
А поп был охоч поискаться и лег на пол, под ее обаяние * , а она села да положила его голову себе в колени и стала его нежно, слегка, пряльною гребенкою в косах поковыривать да под бородкой ему тихо и ласково венчальным кольцом катать, а как на него от копошенья сонный стих к очам прильет, она и говорит:
— Аль еще и теперь мне не скажешь, за что нам лошадь дадут?
Пол говорит:
— То и есть, что не скажу.
А она пождет, опять в голове поковыряет да опять под бородкой ему кольцом поводит и говорит:
— Аль еще и теперь опять не скажешь?
Да так много раз к нему докучно приставаючи, привела его к тому, что сказал:
— Ах, оставь меня, пожалуйста, спать, — и все дело ей высказал.
Она же, оставив его спать, прикрыла ему лицо платком, а над носом кибиточку вздернула, а сама вышла, дверь за собою заперла и, взяв ключ с собою, пошла к бригадирше и, быв умнее мужа, испросила себе ту обещанную лошадь теперь же, сказав, что «мой поп вам все отслужит, а мне к детям съездить надо посмотреть, чем харчами недовольны». — И сама привела коня с ворка за повод к себе на задворок и поставила к резке * .
Поп, как встал да увидел коня, и удивился, говорит:
— Зачем не за свое дело бралася и не в поре докучала?
А она отвечала:
— Молчи, поп, не ворчи: что взято, то свято, а ты хоть в семинарии учен и лозой толчен * —
— Чем так?
— А тем, что или ты не видишь, что бригадирша стареет и со света сходит, а ее сын к самой сильной поре приходит? Что же ты, как если против него неугодное сделаешь, то ведь ты в погребу весь свой век не отсидишься, а как вылезешь, то тогда и тебе и нам всем за тебя худо будет. Неужли ты не знаешь, что день встречать надо, становясь лицом к восходящему солнцу, а не к уходящему западу.
Поп, ее загадки прослушав, и начал стужаться * и спрашивать:
— Вижу, — говорит, — свою промашку, да что ж теперь сделаю?
А она отвечает:
— Ты не сделаешь, а я сделаю.
Поп еще больше испугался.
— Ты, — говорит, — гляди, что еще не задумала ли?
А она отвечает:
— Не твое дело — ты свое, за что взялся, то и совершай, а я сделаю, что надо полезное сделать.
Поп было серьезно занялся, как узнать, что его жена думает, да никаких средств не умел и ничего не узнал.
— Вот нет, — говорит, — во мне твоей Евиной хитрости, чтобы узнать у тебя таким манером, как ты у меня все выпытала, под бородкой шевеливши, но, однако, сделай милость, помни, что Евиным безумием Адам погубленный.
Но попадья ничего не внимала, а сказала такой сказ, что если поп ее заранее осведомит, когда бригадиршин сын съедет в город, а Поленьку с мужиком свенчают, то она никакого мешанья не сделает, но если он от нее это скроет, то ее любопытство мучить станет, и тогда она за себя не поручится, что от нетерпения вред сделает.
Поп уступил.
— Ну, ладно, — говорит, — я тебе лучше все скажу, только уж ты знай, да никому здесь не сказывай. Лука Александрович себя от радости не помнит: с матерью помирился и послал за товарищами-офицерами. Они завтра все вместе в город поедут, а как они выедут, так сейчас честолюбию Поленьки будет положен предел, и не успеет тот до города доехать, а мы ее здесь окрутим с Петухом.
Был же Петух бестягольный мужик * на господском птичном дворе — нечистый и полоумный, с красным носом, и говор имел дроботливый * с выкриком по-петушьему, а лет уже сорока и поболее.
Это услыхав, попадья руками всплеснула и говорит:
— Ах вы, помору на вас нет на обоих с бригадиршею! Старые вы злодеи и греховодники — какое вы зло совершить задумали! Нет, я этого ни за что видеть не могу и ни за что здесь не останусь, а как теперь есть у меня свой собственный конь, мною выпрошенный, то делай ты, что ты взялся, а мне пусть батрак завтра рано на заре сани заложит, — я возьму лукошко яиц да кадочку творожку и поеду одна в город в семинарию, там посмотреть, хорошо ли их хозяйка на харчах держит, и только через три дня назад приеду.
Поп и очень рад.
— Ступай, — говорит, — мати, только мне шкоды не делай. Навести Гришу и Мишу и скажи им мое родительское благословение, и чтобы со всякими безразборно неводились, а помнили, что они дети иерейские, а не дьячковские.
Мать взяла у попа ключи, сбегала на колокольню за лукошком, поставила в сани лукошко и кадочку и поехала. Да как выехала за околицу, так и пошла коня по бедрам хлестать хворостиною. Шибко она доехала до первой станции и остановилась.