Собрание сочинений Том 9
Шрифт:
Все три редакции послали протопопу Сергиеву приглашение прибыть к ним на молитву, но протопоп прибыл только к Марксу и к Суворину, где и молебствовал, а к Тюфяевой в ее бедную редакцию не приехал и тем самым эту даму огорчил, и она это сносила со скорбью, но не потеряла душевной бодрости и, подвигшись инуде, добыла себе в истекающем ноябре м<есяце> 1890, благословение св. синода и допущение «Игрушечки» в подведомственные синоду школы.
Так ныне появилось смущение: прозорлив поп Сергиев или нет? Судя по тому, что «Нива» и «Новое время» могли заплатить, а «Игрушечка» в долг попросить, — протопоп казался как бы прозорливым; но как «Игрушечка» обошлась без него и благословение синода получила, то прозорливость его как бы уменьшается» (Центральный государственный архив литературы и искусства. Ф. 275,
Резко отрицательное отношение к кронштадтскому попу проявляется в переписке Лескова, в частности в письмах к Л. Толстому. «На сих днях он (речь идет об Иоанне Кронштадтском. — А. Г.)исцелял мою знакомую, молодую даму Жукову и живущего надо мною попа: оба умерли, и он их не хоронил, — сообщал Лесков Л. Толстому. — На днях моряки с ним открыли читальню, из которой, по его требованию, исключены Ваши сочинения. На что он был нужен гг. морякам? «Кое им общение?» «Свиньем прут» все в одно болото» («Письма Толстого и к Толстому», стр. 84–85).
В письме к Б. М. Бубнову Лесков указал, что прототипом Клавдиньки явилась племянница Саввы Морозова, красавица «с 5–7 миллионами состояния». «Я с нее кое-что зачертил в «Полуношниках» («Вестник Европы», ноябрь), — писал Лесков Б. М. Бубнову, — но в ней неиссякаемый кладезь для восторгов поэта. Она на днях приезжала сюда просить, чтобы ей позволили раздать миллионыголодным, но непосредственно — без попов и чиновников. Говорят, будто ей отказали» («Шестидесятые годы», изд. АН СССР, М. — Л., 1940, стр. 368).
Повесть получила сочувственную оценку в журналах «Русская мысль» и «Северный вестник». Критик «Русской мысли» отметил высокую правдивость повести, граничащую с точностью документа: «…в «наше просвещенное время» все это проделывается именно так, как описано Лесковым в его «Полунощниках», причем вокруг описанной автором «Ажидации» разыгрываются весьма позорные комедии и кишат самые низменные страсти» («Русская мысль», 1893, № 7, Библиографический отдел, стр. 301). Критик «Северного вестника» А. Волынский посвятил большой раздел своей статьи «Литературные заметки» Лескову и его повести «Полунощники». Волынский дал весьма высокую оценку художественному таланту Лескова: «В современной текущей литературе г. Лесков (если не считать Толстого) в отношении художественном едва ли не самая крупная величина» («Северный вестник», 1892, № 1, стр. 173). И соответственно «Полунощников» он характеризует как «превосходный, чрезвычайно оригинальный рассказ» (там же, стр. 170), в котором писателю удалось дать «выпуклые образы» и добиться «отчетливости рисунка». Повесть «Полунощники» дает возможность критику сказать о Лескове как о превосходном знатоке темных сторон быта.
Но все без исключения критики неодобрительно отозвались о языке «Полунощников». Даже А. Волынский при общей высоко положительной оценке Лескова и его повести нашел необходимым указать на «чрезмерную деланность языка» «Полунощников». О «чрезмерном обилии придуманных и исковерканных слов, местами нанизанных в одну фразу» говорит критик «Русской мысли». Отрицательно отозвался о языке повести журнал «Русское богатство». В январской книжке 1892 года в статье А. А. Слепцова говорилось, что «невероятно причудливый, исковерканный язык… претит читателю» («Литература 1891 года». — «Русское богатство», 1892, № 1, стр. 115). Впоследствии об искусственности языка персонажей Лескова писал Н. К. Михайловский («Русское богатство», 1897, № 6, стр. 99) и даже весьма расположенный к Лескову Л. Толстой отмечал у него «exuberance (изобилие, избыток. — А. Г.)…характерных выражений», хотя и не относил это к недостаткам таланта художника.
«Меня упрекают за этот «манерный» язык, особенно в «Полунощниках», — писал Лесков. — Да разве у нас мало манерных людей? Вся quasi-ученая литература пишет свои ученые статьи этим варварским языком… Что же удивительного, что на нем разговаривает у меня какая-то мещанка в «Полунощниках»? У нее, по крайней мере, язык веселей, смешней» («Русские писатели о литературе», Л., 1939, т. II, стр. 309–310; см. также: А. Лесков. Жизнь Николая Лескова, стр. 627).
Сам Лесков считал индивидуализацию языка действующих лиц обязательным условием художественного творчества
Печатается по тексту: Н. С. Лесков. Собрание сочинений, том одиннадцатый, СПб., 1893, с исправлением опечаток по журнальной публикации.
Впервые напечатаны: «Юдоль» — «Книжки «Недели», 1892, № 6; «О «квакереях» (post-scriptum к «Юдоли») — «Книжки «Недели», 1892, № 10. В журнальной публикации «Юдоль» имела подзаголовок «Из исторических воспоминаний». В Собрании сочинений этот подзаголовок снят. При подготовке к изданию 1893 года (XI том Собрания сочинений) в текст «Юдоли» внесено значительное число поправок и вставлены некоторые новые эпизоды. Так, например, в журнальном тексте не было эпизода с бабой-дулебой, которая, разлетевшись по мокрому церковному полу, «наполовину просунулась в алтарь».
Работа над «Юдолью» продолжалась и в процессе печатания одиннадцатого тома. Когда по типографским соображениям уже было неудобно менять текст, Лесков дал два больших примечания к рассказу, о чем говорится в его неопубликованном письме к В. В. Тимофеевой от 6 апреля 1893 года. В этом письме Лесков просит В. В. Тимофееву устроить, «чтобы два прилагаемых листочка были помещены в виде подстрочных примечанийв рассказе «Юдоль». Листок лит<ер> А, — пишет Лесков, — надо вставить в том месте, где поп говорит с Кромсаем о псаломщике Павлуше, которого Кромсай пропил (в конце XIII гл.); [77] а листок лит<ер> Б — относится к новой вставке о бабе… которая во время голода «гуляла», а потом служила в земской больнице и говорила, что она «души не погубила» (Рукописный отдел Института русской литературы АН СССР, ф. 425, № 63).
77
Здесь ошибка автора. Указанное примечание помещено, как и следует, в конце XII главы.
Некоторые из читателей поставили под сомнение возможность появления квакерш в России 1840-х годов. Лесков ответил сомневающимся своеобразной исторической справкой «О квакереях». По выходе одиннадцатого тома, где были перепечатаны «Юдоль» и «О квакереях», рецензент «Русской мысли» подтвердил точность материалов Лескова о квакершах и времени их появления в России.
Во второй части рассказа (образы тети Полли и квакерши Гильдегарды) сказалось увлечение проповедью Л. Толстого, свойственное Лескову в начале 1890-х годов, и рассказ в этой части получил тенденциозный характер. Художественную правдивость образов «полуапокрифичной тети Полли» и еще «менее достоверной англичанки Гильдегарды» подвергает сомнению А. Лесков. [78] Большое общественное значение имеет первая часть «Юдоли», где показаны страдания народа от голода, страшная сила суеверий и «беззлобная жестокость» доведенных до отчаяния голодом крестьян. Изображение деревенской темноты и связанных с нею преступлений (убийство Кожиена) способствовало разоблачению либерально-народнических воззрений на деревенскую жизнь. Этою своею стороной «Юдоль» примыкает к группе антинароднических повестей и рассказов (повести А. П. Чехова «Новая дача», «Мужики», «В овраге», рассказы Д. Н. Мамина-Сибиряка «Летные», «Отрава» и др.).
78
См. его книгу «Жизнь Николая Лескова», стр. 33 и 342.
Печатается по тексту: Н. С. Лесков, Собрание сочинений, том одиннадцатый, СПб., 1893, с исправлением опечаток и погрешностей текста по журнальной публикации.
Впервые напечатано в журнале «Книжки «Недели», 1892, декабрь. Текст, напечатанный в одиннадцатом томе, существенно отличается от журнальной редакции. В процессе подготовки рассказа к Собранию сочинений Лесков провел значительную стилистическую правку.