Собрание сочинений в 10 томах. Том 2: Третий глаз Шивы
Шрифт:
— Что-то долго нет твоего мужа.
— Сейчас придет… А скажи правду, ты сильно удивился, когда меня увидел? Или ты знал?
— Ничего я не знал, — пробурчал он. — Ясное дело, удивился.
— А уж я-то как удивилась! — Она даже зажмурилась. — Все-таки странные бывают в жизни совпадения, согласись! Удивительные.
— Как бы сказал один мой приятель, кибернетик, «с вероятностью почти нулевой».
— Что?
— Это я о нашей встрече.
— Я поняла. Скажи, Володя, ты доволен
— Не знаю. А ты?
— Тоже не знаю… Иногда мне бывает удивительно хорошо и покойно, а порой я думаю о том, что просто бегу из капкана в капкан. Тогда все становится скучным и немилым. Ты, наверное, считаешь меня странной дурой?
— Совсем нет! Что ты? Просто я думаю, что такое бывает со всеми. Такова жизнь: то вверх, то вниз.
— К чему ты стремишься?
— Вообще или сейчас?
— И вообще и сейчас.
— Вообще — трудно сказать, не знаю. Сейчас же для меня важнее всего найти убийц Ковского.
— Я понимаю. Но ведь это работа, а я о жизни спрашиваю.
— Боюсь, что для меня здесь нет разницы.
— Значит, и ты такой же.
— Какой же?
— Как другие. Самоуглубленный, настойчивый, целеустремленный даже, но тем не менее ограниченный.
— Наверное… Это плохо, конечно?
— Плохо? Нет, отчего же… Просто я совсем о другом. Вы иначе не можете, не подозреваете даже, что бывает иначе.
— «Вы»? Кто это «вы»? Я? Твой муж?
— И ты, и он, и другие… Генка тоже такой.
— Поэтому вы и разошлись?
— Вероятно… У меня вдруг появилась иллюзия, что возможно иначе, но иначе не получилось, и я поняла — не получится никогда. Это, конечно, не главное. То есть оно не сделалось бы главным, если бы не ушло другое, самое-самое, без чего вообще нельзя.
— Любовь?
— Нет, жалость.
— Не понимаю.
— В том-то и дело. И не поймешь.
— Тебе не жалко было Генку?
— Жалко.
— И все-таки?..
— Да.
— Но почему?! Почему?!
— Я знала, что для него это не смертельно.
— А если бы смертельно?
— То нипочем не ушла бы.
— Ни при каких обстоятельствах?
— Ни при каких.
— Но разве так можно? А ты сама? Твои собственные чувства разве не имеют значения?
— Имеют, конечно, но… как бы лучше тебе объяснить?.. Одним словом, если бы я знала, если бы всем существом чувствовала, что это смертельно, то и мои чувства были бы совсем иными. Не понимаешь?
— Кажется, понимаю. А ты не ошиблась?
— Нет. У Генки все теперь в полном порядке, и я очень этому рада.
— А потом?
— Потом была страшная опустошенность и одиночество.
— И вдруг ты вновь почувствовала, что тебе кого-то жаль?
— Да. И сейчас я жалею его, как никогда раньше, как никогда
— Это заменяет тебе все остальное?
— Заменяет? Не то слово, Володя. Просто сильнее этого ничего нет.
— А если бы это был я? — Он не узнал вдруг своего голоса и замолк.
— Невозможно. — Она с улыбкой покачала головой. — Никак невозможно.
— Но почему? — шепотом спросил он.
— Ты сам знаешь.
— Я?
— Да, ты. Ты слишком целеустремленный и сильный, чтобы тебя можно было по-настоящему пожалеть. Тебе можно лишь позавидовать. Для тебя никогда и ни на ком не сойдется клином свет.
— Разве так? — подавленно спросил Люсин. Он хотел сказать, что все обстоит совсем не так, что он, напротив, слаб и склонен к рефлексии и был момент, когда и ему показалось, как мир вокруг сузился до одной точки. Но он ничего не сказал, только беспомощно взъерошил волосы.
— Куда ты исчез тогда? — все так же спокойно, уверенная в своей правоте, улыбаясь, спросила она.
— Никуда. — Он тоже улыбнулся и развел руками. Теперь он знал, что она все понимает и тогда тоже понимала все, и было ему легко и грустно. — Не знал, понимаешь… Даже надеяться и то не решался.
— Будь это вопрос жизни, решился бы.
— Наверное, — честно согласился он.
— Значит, не смертельно?
— Выходит, что так.
— И слава богу! Я рада за тебя, Люсин. Ты ведь неплохо живешь?
— Я повержен, Мария. Сдаюсь. Но кажется мне, что ты все же не совсем права.
— В чем?
— В главном. Легко, понимаешь, анатомировать других, а в свое сердце ты заглянуть пробовала? Для тебя самой было так, чтоб смертельно? Чтоб все заклинилось на одном? То-то и оно, что не было. Потому и кажется тебе, что прыгаешь из капкана в капкан. Это и в самом деле капканы, которые расставила тебе жалость. На одной жалости, я думаю, трудно долго продержаться. Жалость — чувство, конечно, хорошее, но одной жалости куда как мало, Мария. Должно быть и еще что-то.
— Если смотреть с твоей колокольни, то ты прав.
— А если с твоей, то нет?
— С моей — нет. Мы с тобой слишком разные, Володя, и говорим совершенно о разных вещах, хотя и пользуемся для их обозначения одинаковыми словами.
— Что бы ты сделала, если бы я извивался и корчился здесь на полу, истекая кровью. Если бы я действительно умирал без тебя?
— Зализала бы все твои раны, как кошка. — Она потянулась за сигаретами. — Но ты, как говорила моя бабка, жив и здоров на сто двадцать лет. Все это глупости, — сказала она, когда Люсин накрыл ее руку своей. — И слава богу, что тогда мы не приняли друг друга всерьез. — Благодарно улыбнувшись, она осторожно высвободила руку.