Собрание сочинений в 10 томах. Том 7. Бог паутины: Роман в Интернете
Шрифт:
— Очень жаль, если это действительно он. В любом случае — жаль.
— Когда предполагаете прибыть на место? — получив разъяснение, спросил инспектор.
— Передаю связь капитану.
— Мне понадобится около четырех часов, — подсчитал он, справившись с картой. — Ожидаю лоцмана.
— Надеюсь, скоро будет. В случае чего можем и поторопить. Спасибо за содействие, капитан.
Доложили о подходе лоцманского катера. Скарлати распорядился спустить трап, надел форменную фуражку и вышел встречать.
— Кошмар, — повторил Гранже. — Что творится!
— Я-то думала,
— Нигде его нет: ни на берегу, ни в море. Даже на дне. Затопленные реакторы, снаряды с ипритом, ядерные ракеты. Спутники с плутониевыми батареями, и те почему-то норовят обязательно упасть в океан.
— По теории вероятностей. Воды слишком много.
— Вы хорошо знали этого, который там?..
— Не очень, — проронила она, — едва-едва…
К Сикиносу, прямым курсом на юг от Олиороса, подходили, когда Венера переливалась в последних отблесках угасавшей зари. Унесенные с ближних островов мотыльки зачарованно летели на белый огонь фок-мачты, не замечая закрытых щитами — красным по левому, зеленый по правому — ходовых фонарей.
Закрывшись у себя в каюте, Антонида Антоновна думала о Климовицком. Она и вправду почти не знала его. Две или три мимолетные встречи и та, совершенно случайная, в ресторане, когда… Собственно, и там ровным счетом ничего не случилось. Совершенно чужой человек. Нежданно промелькнул и пропал. Она и думать о нем забыла, и не вспоминала про него никогда, и только при встречах с Марго взвихрялся мутный осадок.
Отношения никогда не были особенно теплыми, но декорум соблюдался. Чего делить? О том, что у Марго появился новый друг сердца — Антониду коробило слово «любовник», — она узнала последней. Ну, появился, так появился. Эка невидаль. Брат не интересовался интимной жизнью жены, она отвечала ему полной взаимностью. Современные люди, черт их дери. Мальчишек, конечно, жалко, особенно Владика, но не лезть же в чужую жизнь. Антонида и вида не показывала. Ей претили всякие там выяснения и вообще бабские разговорчики. С людьми, которые нравились, сходилась легко, но и расставалась столь же бесповоротно и быстро. Середины не признавала: либо друг, либо совершенно чужой. С последней подругой порвала еще в университете и от мужа ушла, не промолвив и слова. Побросала в сумку самое необходимое — и прощай. При разводе вернула девичью фамилию, будто и не было ничего. Недаром ее считали максималисткой и даже прозвали «морской волчицей». Школьная кличка закрепилась надолго. Тина и впрямь любила Джека Лондона, особенно его женщин. С ума сходила от «Прибоя Канака», мечтая хоть одним глазком взглянуть на Гавайи. Смешно вспоминать, но при первом знакомстве Марго показалась ей похожей на Иду Бартон. Такой она рисовалась в воображении. Разочарование пришло чуть ли не на другой день. В реальной жизни не было места романтическим героиням, как, впрочем, и настоящим героям. Идеалом благородства оставался отец и еще покойный Игнатий Глебович, но его Тина помнила плохо.
Ради брата, которого любила, хоть и не могла уважать, приходилось держать себя в узде. Впрочем, и
Откровенность, пусть и граничащая с цинизмом, обезоруживает. Марго сама развязала язык. Ввалилась как-то, кажется, это было перед самым Новым годом, с елочкой и огромным ящиком, набитым деликатесами из цековской кормушки, и учинила форменный кавардак.
— Не хочу, чтобы вы с papa проторчали полночи у телевизора!
Ничего не скажешь, хороша была, стерва. В норковой шубе, сияющая, порозовевшая на морозе и с такой прической, что закачаешься. Ни меховой шапки, ни платка никогда не носила: блестки снежинок сказочно омолодили ее, завершив марафет.
Само собой, расцеловались по-родственному. Она еще флакон «Опиума» преподнесла к Рождеству. Какое тогда могло быть Рождество, при советской-то власти? В семье вообще чуждались религии. Папин философский буддизм не в счет.
— Знаешь, Тина, — сказала, когда остались вдвоем в антонидиной комнате, — один мой приятель влюбился в твой портрет. Представляешь? Честное слово! Чистая, говорит, «Парижанка»… Сходство и в самом деле поразительное. Можешь гордиться.
— Чем? Сходством?
— Производимым впечатлением. Жаль, что про твой разлюбезный Крит у нас и слыхом не слыхивали, а то бы отбоя не было от женихов, — Марго рассмеялась и прямо в шубе рухнула на диван. Потянулась всем телом, самодовольная, сытая, и, скинув туфельки, бесстыдно раскинула ноги.
— Ты, никак, хватила, подруга! — Антонида всплеснула руками, уловив запах перегара, который не могли заглушить французские духи.
— Есть немного… А у тебя, случайно, ничего не найдется?
— Не добрала?
— Принеси водочки.
Пришлось выпить с ней пару рюмок под колбаску и пикули, что достали тут же из ящика.
— Откуда ты такая? — спросила Тина, невольно любуясь золовкой.
— Какая — такая? Осуждаешь, небось?
— Ни в малейшей степени.
— Представь себе — из парикмахерской. Там же и перехватила слегка, чтобы, значит, снять напряжение. Больно день шамутной, — она вновь издала короткий смешок.
— Ой-ли? «Тройной», что, ли пила в парикмахерской? От тебя виски разит за версту!
— Угадала, — с видом нашкодившей девочки согласилась Марго, — «Балантайн» без содовой и без закуски. Гостиница «Москва»: на втором этаже парикмахер, на верхотуре бармен. Классный мужик… Как меня постригли?
— Прическа — блеск и виски подходящий. Ублажил тебя твой классный…
— Но-но! — Марго отрицательно повела пальчиком. — С обслугой? Уволь. И воще, чтоб с такой головкой да в койку? Ни-ни! Хоть немного похожу человеком… Если хочешь знать, я предпочитаю днем — в сочетании с хорошим обедом. Сперва в кабак своди, а там…
— Тебе видней, — смешалась Антонида. Все было яснее ясного.
— Не возражаешь, если я вас познакомлю?
— Это еще зачем?
— Пусть полюбуется оригиналом. Сначала портрет, потом оригинал. Мне не жалко — пжалс-ста!