Собрание сочинений в 10 томах
Шрифт:
Домовой прижал ноздрю да как свистнет… Тогда выскочила из снега румяная девочка, в мышиной шубке, чернобровая, голубоглазая, косичка торчит, мочалкой повязана; засмеялась девочка и за руку поздоровалась.
Домовой на лежанку лег, покряхтел, говорит:
«Играйте, ребятишки, только меня в бок не толкайте», – и тут же захрапел, а домовова дочка говорит шепотом:
– Давай в представленыши играть.
– Давай, – отвечает Петечка. – А это как? Чего-то боязно.
– А ты, Петечка, представляй, будто на тебе красная шелковая
– Вижу, – говорит Петечка и потянулся за кренделем.
– И сидишь ты, – продолжает домовова дочка и сама зажмурилась, – а я избу мету, кот Вась о печку трется, чисто у нас, и солнышко светит. Вот собрались мы и за грибами в лес побежали, босиком по траве. Дождик как припустился и впереди нас всю траву вымочил, и опять солнышко проглянуло… до леса добежали, а грибов там видимо-невидимо…
– Сколько их, – сказал Петечка и рот разинул, – красные, а вон боровик, а есть можно? Они не поганые, представленные-то грибы?
– Есть можно; теперь купаться пойдем; катись на боку с косогора; смотри, в реке вода ясная, и на дне рыбу видно.
– А у тебя булавки нет? – спросил Петечка. – Я бы сейчас пескаря на муху поймал…
Но тут домовой проснулся, поблагодарил Петечку и вместе с дочкой обедать улез.
Назавтра опять прибежала домовова дочка, и с Петечкой они придумывали невесть что, где только не побывали, и так играли каждый день.
Но вот преломилась зима, нагнало с востока сырых туч, подул мокрый ветер, ухнули, осели снега, почернел навоз на задворках, прилетели грачи, закружились над голыми еще ветками, и стал подтаивать снежный дом.
Насилу влез туда Петечка, промок даже весь, а домовова дочка не приходит. И принялся Петечка хныкать и тереть кулаками глаза; тогда домовова дочка выглянула из дыры в стенке, пальцы растопырила и говорит:
– Мокрота, ни до чего дотронуться нельзя; теперь мне, Петечка, играть некогда; столько дела – руки отваливаются; да и дом все равно пропал.
Басом заревел Петечка, а домовова дочка плеснула в ладоши и говорит:
– Глупый ты, – вот кто. Весна идет; она лучше всяких представленышей.
– Да и кричит домовому: иди, мол, сюда.
Петечка орет, не унимается. Домовой сейчас же явился с деревянной лопатой и весь дом раскидал, – от него, говорит, одна сырость, – Петечку за руки взял, побежал на задворки, а там уж рыжий конь стоит; вскочил на коня домовой, Петечку спереди присунул, дочку позади, коня лопатой хлоп, конь скок и под горку по талому снегу живо до леса домчал. А в лесу из-под снега студеные ручьи бегут, лезет на волю зеленая трава, раздвигает талые листья; ухают овраги, шумят, как вода; голые еще березы почками покрываются; прибежали зайцы, зимнюю шерсть лапами соскребают, кувыркаются; в синем небе гуси летят…
Домовой Петечку с дочкой ссадил, сам дальше поскакал, а домовова дочка сплела желтенький венок, ладони ко рту приложила и крикнула:
– Ау, русалки,
Аукнулось по лесу, и со всех сторон, как весенний гром, откликнулись русалочьи голоса.
– Побежим к мавкам, – говорит домовова дочка, – они тебе красную рубашку дадут, настоящую, не то что в снежном дому.
– Кота бы нам взять, – говорит Петечка.
Смотрит, и кот явился, хвост трубой и глаза воровские горят.
И побежали они втроем в густую чащу к русалкам играть, только не в представленыши, а в настоящие весенние игры: качаться на деревьях, хохотать на весь лес, будить сонных зверей – ежей, барсуков и медведя – и под солнцем на крутом берегу водить веселые хороводы.
Как ни в чём не бывало
Два брата
Жили два брата – Никита и Митя.
Никита был не совсем еще большой, но и не маленький. Он читал книги с приключениями.
Когда он читал эти книги с приключениями, то садился под стол, поджимал ноги по-турецки и затыкал уши указательными пальцами. Или он забирался в другие места, где обыкновенному человеку не понравилось бы читать книги с приключениями.
Он находил, что так ему удобнее.
Иногда он собирал спичечные коробки и делал из них автомобили и лодки. К несчастью, эти лодки скоро раскисали в воде, и это было главным недостатком лодок из спичечных коробок.
Иногда он бегал страшно быстро по коридору, вероятно, со скоростью сорока пяти километров в час. Бывало, кухарка несет блюдо с котлетами, вдруг мимо нее что-то пролетает, как ветер. Кухарка не успеет моргнуть, – ай, ах! – и блюдо и котлеты летят на пол.
Никиту часто и громко ругали за беганье по коридору.
Но так как голова у него была полна прочитанными приключениями, то он не обижался на мелочи, говоря страшно быстро:
– Прости, прости, мамочка, я не буду.
И продолжал бегать со скоростью сорока пяти километров в час.
У Никиты были горохового цвета брови и ресницы, стриженая голова и уши такие тонкие, что после мытья их горячей водой они некоторое время висели, как тряпочки.
Второй брат, Митя, был еще малыш и карапуз.
Он жил тоже самостоятельной жизнью, что бы там про него ни говорили.
Когда он хотел пить, он говорил:
– Дигн, дигн.
Пауков, которые попадали в квартиру вместе с дровами, он называл:
– Носсе.
Это вовсе не значило, что он не умел говорить. Он разговаривал очень, очень хорошо. Но только деревянную лошадь называл «вевит», собаку – «авава», а плюшевого медведя – «патапум».
Так Митя лучше понимал, и лошадь, собака, медведь, пауки лучше понимали.
Митя был очень работящий. Он всегда что-нибудь делал. Или молча и старательно размазывал себе по лицу черничный кисель, или вымазывался молочными пенками.