Собрание сочинений в 12 т. T. 12
Шрифт:
— Простите, доктор, — сказал он. — Когда я вспоминаю их подвиг, я не могу…
Неужели он не чувствовал, что доктор растроган, пожалуй, больше него и молчит только потому, что боится выдать свое волнение?
— Вам незачем просить у меня извинения — ваша скорбь вполне естественна, господин Батори, — сказал он наконец. — К тому же в ваших жилах течет венгерская кровь, а у кого из сынов Венгрии не сожмется сердце при этих воспоминаниях! В то время, пятнадцать лет тому назад, — да, прошло уже пятнадцать лет, — вы были еще ребенком. Вы, можно сказать, почти не знали своего отца и не представляли себе тех
— Моя мать — его двойник, доктор! — ответил Петер Батори. — Она с детства внушила мне благоговение к памяти человека, которого она оплакивает и по сей день! Все, что он сделал, все, что он хотел совершить, вся его жизнь, полная забот о соотечественниках, полная любви к отчизне, — все это мне хорошо известно благодаря ей. Когда отец умер, мне было всего восемь лет, но мне кажется, что он и не умирал, потому что он живет в сердце моей матери!
— Вы горячо любите мать, и она вполне этого заслуживает, Петер Батори, — отвечал доктор Антекирт, — мы же все чтим ее, как вдову мученика!
Петер был глубоко благодарен доктору за выраженные им чувства. Когда доктор говорил, сердце юноши взволнованно билось, и он даже не замечал того холодка, нарочитого или невольного, который чувствовался в словах собеседника и был, повидимому, присущ ему.
— Позвольте вас спросить, вы были знакомы с моим отцом? — продолжал Петер.
— Да, — ответил доктор не без колебания, — но я знал его лишь в той мере, в какой студент знает профессора, а ведь ваш отец был одним из самых талантливых венгерских профессоров. Я изучал медицину и физику у вас на родине. Я был учеником вашего отца, который был старше меня всего лет на десять. Он внушал мне искреннее уважение и любовь, потому что в его лекциях чувствовалось то душевное благородство, которое было свойственно этому пламенному патриоту. Я расстался с ним только тогда, когда мне пришлось уехать за границу, чтобы продолжить образование, начало которому было положено в Венгрии. Но вскоре после этого профессор Иштван Батори пожертвовал своей карьерой ученого ради идей, которые он считал благородными и справедливыми, и уже никакие личные интересы не могли остановить его на избранном им пути. Именно тогда он уехал из Братиславы и поселился в Триесте. В это трудное время ваша мать поддерживала его своими советами, окружила его нежной заботой. Она обладала всеми женскими добродетелями, как ваш отец — всеми мужскими. Простите, господин Петер, что я воскрешаю эти тягостные воспоминания, но ведь вы, конечно, не из тех, кто отрекается от прошлого.
— Разумеется, нет, доктор, — воскликнул Петер со всем пылом юности. — Я не забуду этого, как и Венгрия никогда не забудет трех героев, что отдали жизнь за родину — Ладислава Затмара, Иштвана Батори и, быть может, самого отважного из них, графа Матиаса Шандора.
— Если он и был самым отважным, — ответил доктор, — то его друзья, поверьте, не уступали ему ни в самоотверженности, ни в преданности, ни в храбрости! Все трое достойны равного уважения! Все трое заслуживают того, чтобы за них отомстили!
Доктор умолк. Он думал: сказала ли госпожа Батори сыну, при каких обстоятельствах были преданы главари заговора, произнесла ли она при нем слово «предательство»?… Поведение молодого человека не давало ответа на этот вопрос.
В действительности
Поэтому доктор счел себя не вправе — по крайней мере теперь — касаться этой темы.
Зато он не колеблясь сказал юноше, что если бы не гнусный поступок испанца, который выдал беглецов, укрывшихся в доме рыбака Андреа Феррато, то граф Шандор и Иштван Батори, вероятно, ускользнули бы от ровиньских жандармов. А перейди они в каком угодно месте австрийскую границу — все двери распахнулись бы перед ними, чтобы их принять.
— У меня они нашли бы убежище в любое время, — добавил он.
— А где именно, доктор?
— В Кефалонии, где я тогда жил.
— Да, на Ионических островах, под покровительством Греции, они были бы спасены, и отец мой был бы еще жив!
Некоторое время оба молчали, отдавшись воспоминаниям. Но вот доктор снова заговорил:
— Господин Петер, мы с вами унеслись в прошлое. Но вернемся к настоящему, даже более того, я хочу поговорить с вами о будущем, — я кое-что имею в виду для вас.
— Я слушаю вас, доктор, — ответил Петер. — В своем письме вы дали мне понять, что речь идет о моих интересах, быть может…
— Так оно и есть, господин Батори. Я знаю, как заботилась о вас ваша мать, когда вы были ребенком, как она отдавала вам все свои силы, но мне известно также, что вы достойно пережили тяжкие испытания, выпавшие вам на долю, и теперь, когда вы стали мужчиной…
— Мужчиной! — не без горечи повторил Петер Батори. — Мужчиной, который до сих пор не может прокормить себя, а тем более — отплатить матери за все, что она сделала для него!
— Пусть так, — возразил доктор, — но ведь это не ваша вина. Я отлично знаю, как теперь трудно пробиться, — конкурентов множество, а мест так мало. Вы инженер?
— Да, доктор. У меня аттестат инженера, но я не хочу иметь дело с государственными учреждениями. Поэтому я старался устроиться при какой-нибудь промышленной фирме, но до сих пор не нашел ничего подходящего — по крайней мере в Рагузе.
— А вне Рагузы?
— Вне… — повторил Петер Батори, замявшись.
— Да, в другом месте. Разве вы не по этому поводу ездили на днях в Зару?
— Действительно, мне говорили, что на одном металлургическом предприятии есть место…
— И что же?
— Мне его предложили.
— А вы отказались?
— Пришлось отказаться, потому что это связано с переездом в Герцеговину…
— В Герцеговину? Так, значит, госпожа. Батори не может поехать туда вместе с вами?
— Матушка поехала бы со мною всюду, куда мне пришлось бы направиться.
— Так почему же вы не приняли это место? — настойчиво спросил доктор.
— Сударь, в настоящее время я не могу уехать из Рагузы по очень серьезной причине, — ответил юноша.
Доктор заметил, что Петер смущается, отвечая ему на последний вопрос. Когда юноша говорил о своем решении не покидать Рагузу — голос его заметно дрожал. Что же это за важная причина, по которой он отклоняет предложенную ему должность?
— Значит, неосуществим и тот план, который я хотел предложить вам, — продолжал доктор Антекирт.