Собрание сочинений в 12 т. T. 8
Шрифт:
Перед доктором на подносе, покрытом белой салфеткой, дымилась чашка горячего чая, а рядом на тарелке лежала только что снятая со сковородки котлетка и поджаренные гренки, которые с таким искусством приготовляют английские стряпухи из специальных маленьких хлебцев, выпекаемых английскими булочниками.
– Да, - повторил доктор Саразен, - газеты Великобритании работают превосходно, ничего не скажешь. Речь вице-президента, ответ доктора Чиконья из Неаполя, изложение моего доклада - все схвачено на лету, прямо-таки сфотографировано. Вот оно: «Слово предоставляется доктору Саразену из Дуэ. Уважаемый член конгресса делает свой доклад на французском языке. Прежде чем приступить к докладу, он обращается к аудитории со следующими словами:
В то время как доктор предавался этим размышлениям, в дверь постучали, и на пороге появился старший коридорный, который в своем безупречном черном фраке выглядел по меньшей мере церемониймейстером. Он осведомился, можно ли видеть «монсью», и подал ему визитную карточку. Англичане полагают своим долгом величать французов «монсью», так же как у них считается правилом вежливости называть всякого итальянца «синьор», а немца «герр». Возможно, они и правы, так как эта условность имеет одно несомненное преимущество: сразу определяет национальность данного лица.
Доктор Саразен, крайне удивленный, что в этом городе, где у него не было ни души знакомых, кто-то явился к нему с визитом, взял с подноса визитную карточку и с еще большим удивлением прочел на ней следующее:
Он знал, что стряпчий соответствует французскому «поверенному», или, вернее, профессиональному законнику смешанного типа, представляющему собой нечто среднее между поверенным, нотариусом и адвокатом
«Какого черта надо от меня этому господину Шарпу?
– подумал доктор Саразен.
– Может, я, сам того не зная, уже впутался в какое-нибудь грязное дело?»
– Вы уверены, что это ко мне?
– спросил он.
– О да, монсью, именно.
– Ну что ж, просите.
Церемониймейстер распахнул дверь и пропустил в комнату весьма странного субъекта, которого доктор с первого взгляда мысленно окрестил «мертвой головой». Это был еще не старый человек с маленькими серыми, пронизывающими насквозь глазками, с тонкими, словно высохшими губами, которые, раздвигаясь, обнажали ряд длинных белых зубов; впалые щеки, обтянутые пергаментной кожей, и землисто-серый цвет лица придавали ему сходство с египетской мумией, и все вместе взятое как нельзя более соответствовало определению доктора. Его тощая фигура с головы до пят исчезала под широким клетчатым, похожим на балахон пальто. В руке он держал дорожный саквояж из лакированной кожи.
Войдя в комнату, он быстро поклонился, поставил на пол свой саквояж и цилиндр и, усевшись без приглашения, отрекомендовался:
– Уильям-Генрих Шарп младший, компаньон фирмы «Биллоус, Грин, Шарп и Ко». Я имею честь видеть доктора Саразена?
– Да, сударь.
– Франсуа Саразен, не так ли?
– Вот именно.
– Из Дуэ?
– Да, я живу в Дуэ.
– Отца вашего звали Исидор Саразен?
– Совершенно верно.
– Итак, его звали Исидор Саразен…
Мистер Шарп вынул из кармана записную книжку, заглянул в нее и продолжал:
– Исидор Саразен умер в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году в Париже на улице Таран шестого округа, в доме пятьдесят четыре, в здании, где помещалась школа, которое ныне снесено.
– Все это так, - сказал доктор, все более удивляясь, - но не объясните ли вы мне…
– Мать его была Жюли Ланжеволь, - невозмутимо продолжал Шарп, - родом из Бар-ле-Дюк, дочь Бенедикта Ланжеволь, проживавшего в тупике Лориоль и,
– Признаюсь вам, - перебил доктор Саразен, изумленный глубоким знанием его генеалогии, - вы, повидимому, лучше меня осведомлены обо всех этих подробностях. Действительно, фамилия моей бабушки была Ланжеволь, но это все, что я о ней знаю.
– В тысяча восемьсот седьмом году она покинула город Бар-ле-Дюк с вашим дедом Жаном Саразеном, с которым она в тысяча семьсот девяносто девятом году вступила в брак. Они обосновались в городе Мелоне и открыли там скобяную торговлю. Здесь они жили до тысяча восемьсот одиннадцатого года, года смерти Жюли Ланжеволь, по мужу Саразен. От их брака был всего один ребенок - Исидор Саразен, ваш отец. Здесь генеалогическая нить прерывается, и у нас имеется только дата смерти вашего отца. Эту дату нам удалось установить в Париже.
– Я могу помочь вам связать концы, - сказал доктор, невольно воодушевляясь этой поистине математической точностью.
– Мой дед поселился в Париже, чтобы дать образование своему сыну, избравшему себе профессию врача. Он умер в тысяча восемьсот тридцать втором году, в городке Палезо, близ Версаля, где практиковал мой отец и где я сам появился на свет в тысяча восемьсот двадцать втором году.
– Вот вас-то я и ищу!
– воскликнул мистер Шарп.
– У вас нет ни братьев, ни сестер?
– Нет, я был единственным ребенком, и моя мать умерла, когда мне было всего два года. Но разрешите узнать, сударь…
Мистер Шарп торжественно поднялся со своего кресла.
– Сэр Бриа Иовагир, баронет Мотороната, - сказал он, произнося это имя с тем уважением, какое чувствуют англичане ко всякому титулу, - я счастлив, что разыскал вас и что я первый могу засвидетельствовать вам мое почтение.
«Повидимому, это какой-то сумасшедший, - подумал доктор.
– Явление, весьма распространенное среди таких экземпляров типа «мертвой головы».
Поверенный прочел этот диагноз в глазах своего собеседника.
– Я отнюдь не сумасшедший, - спокойно ответил он.
– Разрешите сообщить вам, что вы в настоящее время являетесь единственным бесспорным наследником титула баронета, пожалованного по представлению генерал-губернатора Бенгальской провинции Жан-Жаку Ланжеволю, принявшему в тысяча восемьсот девятнадцатом году английское подданство и унаследовавшему после смерти своей жены, бегумы [73] Гокооль, ее состояние. Ваш дед умер в тысяча восемьсот сорок первом году, оставив после себя только одного сына, который, будучи слабоумным от рождения, был признан неправомочным и умер в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году, не оставив потомства, ни завещания. Тридцать лет тому назад наследство вашего деда оценивалось примерно в пять миллионов фунтов стерлингов. Оно находилось под секвестром и опекой еще при жизни слабоумного сына Жан-Жака Ланжеволя. В тысяча восемьсот семидесятом году наследство это вместе с наращенными процентами достигло пятисот двадцати пяти миллионов франков. По постановлению Королевского британского суда в Агра, утвержденному палатой в Дели и введенному в действие Тайным королевским советом, движимое и недвижимое имущество было продано, драгоценности обращены в деньги и весь капитал передан на хранение в Английский банк. В настоящее время этот капитал равняется пятистам двадцати семи миллионам франков, которые вы можете получить по обыкновенному чеку, после того как представите в канцлерский суд данные о вашей родословной. Для этого я предлагаю вам свою юридическую помощь и рекомендацию к банкирской конторе «Троллоп, Смит и Ко», которая ссудит вас в счет вашего наследства любой суммой.