Собрание сочинений в 14 томах. Том 4
Шрифт:
– Будьте добры дать им сигнал, чтобы они переправили меня на берег.
– Очень сожалею, но я уронил свою сигнальную книгу за борт, – ответил капитан, и в группе охотников послышался смех.
Секунду я колебался, глядя ему прямо в глаза. Я видел, как жестоко разделался он с юнгой, и знал, что меня, быть может, ожидает то же самое, если что-нибудь еще не хуже. Повторяю, я колебался, а потом сделал то, что до сих пор считаю самым смелым поступком в моей жизни. Я бросился к борту и, размахивая руками, крикнул:
– «Леди Майн», эй! Свезите меня на берег. Тысячу долларов за доставку на берег!
Я
– В чем дело? Случилось что-нибудь? – раздалось с «Леди Майн».
– Да! Да! – благим матом заорал я. – Спасите, спасите! Тысячу долларов за доставку на берег!
– Ребята хватили лишнего в Фриско! – раздался голос Ларсена. – Этот вот, – он указал на меня, – допился уже до зеленого змия!
На «Леди Майн» расхохотались в рупор, и судно прошло мимо.
– Всыпьте ему как следует от нашего имени! – долетели напутственные слова, и стоявшие у штурвала помахали руками в знак приветствия.
В отчаянии я облокотился о поручни, глядя, как быстро ширится полоса холодной морской воды, отделяющая нас от стройного маленького судна. Оно будет в Сан-Франциско через пять или шесть часов! У меня голова пошла кругом, сердце отчаянно заколотилось и к горлу подкатил комок. Пенистая волна ударила о борт, и мне брызнуло в лицо соленой влагой. Ветер налетал порывами, и «Призрак», сильно кренясь, зарывался в воду подветренным бортом. Я слышал, как вода с шипением взбегала на палубу.
Оглянувшись, я увидел юнгу, который с трудом поднимался на ноги. Лицо его было мертвенно бледно и искажено от боли. Я понял, что ему очень плохо.
– Ну, Лич, идешь на бак? – спросил капитан.
– Есть, сэр, – последовал покорный ответ.
– А ты? – повернулся капитан ко мне.
– Я дам вам тысячу… – начал я, но он прервал меня:
– Брось это! Ты согласен приступить к обязанностям юнги? Или мне придется взяться за тебя?
Что мне было делать? Дать зверски избить себя, может быть, даже убить – какой от этого прок? Я твердо посмотрел в жесткие серые глаза. Они походили на гранитные глаза изваяния – так мало было в них человеческого тепла. Обычно в глазах людей отражаются их душевные движения, но эти глаза были бесстрастны и холодны, как свинцово-серое море.
– Ну, что?
– Да, – сказал я.
– Скажи: да, сэр.
– Да, сэр, – поправился я.
– Как тебя зовут?
– Ван-Вейден, сэр.
– Имя?
– Хэмфри, сэр. Хэмфри Ван-Вейден.
– Возраст?
– Тридцать пять, сэр.
– Ладно. Пойди к коку, он тебе покажет, что ты должен делать.
Так случилось, что я помимо моей воли попал в рабство к Волку Ларсену. Он был сильнее меня, вот и все. Но в то время это казалось мне каким-то наваждением. Да и сейчас, когда я оглядываюсь на прошлое, все, что приключилось тогда со мной, представляется мне совершенно невероятным. Таким будет это представляться мне и впредь – чем-то чудовищным и непостижимым, каким-то
– Подожди!
Я послушно остановился, не дойдя до камбуза.
– Иогансен, вызови всех наверх! Теперь все как будто стало на свое место и можно заняться похоронами и очистить палубу от ненужного хлама.
Пока Иогансен собирал команду, двое матросов, по указанию капитана, положили зашитый в парусину труп на лючину. У обоих бортов на палубе, днищами кверху, были принайтовлены маленькие шлюпки. Несколько матросов подняли доску с ее страшным грузом и положили на эти шлюпки с подветренной стороны, повернув труп ногами к морю. К ногам привязали принесенный коком мешок с углем.
Похороны на море представлялись мне всегда торжественным, внушающим благоговение обрядом, но то, чему я стал свидетелем, мгновенно развеяло все мои иллюзии. Один из охотников, невысокий темноглазый парень, – я слышал, как товарищи называли его Смоком, – рассказывал анекдоты, щедро сдобренные бранными и непристойными словами. В группе охотников поминутно раздавались взрывы хохота, которые напоминали мне не то вой волков, не то лай псов в преисподней. Матросы, стуча сапогами, собирались на корме. Некоторые из подвахтенных протирали заспанные глаза и переговаривались вполголоса. На лицах матросов застыло мрачное, озабоченное выражение. Очевидно, им мало улыбалось путешествие с этим капитаном, начавшееся к тому же при столь печальных предзнаменованиях. Время от времени они украдкой поглядывали на Волка Ларсена, и я видел, что они его побаиваются.
Капитан подошел к доске; все обнажили головы. Я присматривался к людям, собравшимся на палубе, – их было двадцать человек; значит, всего на борту шхуны, если считать рулевого и меня, находилось двадцать два человека. Мое любопытство было простительно, так как мне предстояло, по-видимому, не одну неделю, а быть может, и не один месяц, провести вместе с этими людьми в этом крошечном плавучем мирке. Большинство матросов были англичане или скандинавы, с тяжелыми, малоподвижными лицами. Лица охотников, изборожденные резкими морщинами, были более энергичны и интересны, и на них лежала печать необузданной игры страстей. Странно сказать, но, как я сразу же отметил, в чертах Волка Ларсена не было ничего порочного. Его лицо тоже избороздили глубокие морщины, но они говорили лишь о решимости и силе воли. Выражение лица было скорее даже прямодушное, открытое, и впечатление это усиливалось благодаря тому, что он был гладко выбрит. Не верилось – до следующего столкновения, – что это тот самый человек, который так жестоко обошелся с юнгой.
Вот он открыл рот, собираясь что-то сказать, но в этот миг резкий порыв ветра налетел на шхуну, сильно ее накренив. Ветер дико свистел и завывал в снастях. Некоторые из охотников тревожно поглядывали на небо. Подветренный борт, у которого лежал покойник, зарылся в воду, и, когда шхуна выпрямилась, волна перекатилась через палубу, захлестнув нам ноги выше щиколотки. Внезапно хлынул ливень; тяжелые крупные капли били, как градины. Когда шквал пронесся, капитан заговорил, и все слушали его, обнажив головы, покачиваясь в такт с ходившей под ногами палубой.