Собрание сочинений в 14 томах. Том 5

Лондон Джек

– Это замечательно, – повторила миссис Грантли. – Я никогда не видела ничего подобного. Вы только подумайте, милая: и ваш отец и ваша мать– оба они сегодня были с нами.

Лют дрожала. Усталость прошла, и она снова была сама собой, и трепетала от инстинктивного страха перед непонятным. И для нее было оскорбительным, что реальное или иллюзорное присутствие родителей или память о них как-то связаны с присутствием этих двух, по сути дела, чужих людей: миссис Грантли, болезненной и страшной, и мистера Бартона, плотного и глупого, грубого душой и телом. Ей показалось кощунством, что эти чужие оказались посвященными в ее отношения с Крисом.

Она услышала шаги дяди, и ей сразу стало

ясно, как быть. Она быстро свернула лист бумаги и засунула его за корсаж.

– Пожалуйста, ничего не говорите ему об этой второй записи, миссис Грантли, и вы, мистер Бартон. И тете Милдред не говорите. Это только расстроит их и вызовет напрасное беспокойство.

Ею руководило также желание защитить своего возлюбленного, так как она знала, что если дядя и тетя прочтут эту странную запись планшетки, то их и без того недоверчивое отношение к Крису бессознательно ухудшится.

– И пожалуйста, не будем больше заниматься планшеткой, – торопясь, говорила Лют. – Давайте забудем всю ту нелепость, которая здесь произошла.

– Нелепость, дитя мое? – с негодованием запротестовала миссис Грантли, но дядя Роберт уже подошел к ним.

– Что здесь происходит? – спросил он.

– Вы опоздали, – сказала Лют беспечным тоном. – На вашу долю не осталось больше записей. Мы уже не занимаемся планшеткой и кончаем обсуждать теорию ее работы. Вы не знаете, который час?

– Ну, что ты делал вчера вечером, когда мы расстались?

– Я прогулялся.

Глаза Лют лукаво сощурились, словно она спрашивала на всякий случай то, что само собой подразумевалось.

– С мистером… мистером Бартоном?

– Да.

– И вы курили?

– Да, а что?

Лют весело рассмеялась.

– А что я говорила? Чем я не прорицательница? Я уже узнала, что мое предсказание сбылось. Я только что видела мистера Бартона, и он сказал мне, что гулял с тобой вчера вечером. Он клянется всеми своими фетишами и идолами, что ты блестящий молодой человек. Могу представить себе. На него обрушилось все обаяние Криса Данбара. Но я еще не кончила задавать вопросы. Где ты был все утро?

– Там, куда я возьму тебя с собой днем.

– Ты строишь планы, не зная, чего хочу я.

– Твои желания мне хорошо известны. Мы пойдем смотреть лошадь, которую я нашел.

– Это замечательно! – воскликнула Лют, выдавая свой восторг.

– Конь – красавец, – сказал Крис.

Но вдруг ее лицо стало серьезным, а в глазах появился испуг.

– Его зовут Команч, – продолжал Крис. – Он красавец, настоящий красавец, отличный тип калифорнийской ковбойской лошади. А линии… но что с тобой?

– Давай больше не ездить верхом, – сказала Лют, – по крайней мере некоторое время. К тому же, мне кажется, я немножко устала от поездок.

Он удивленно посмотрел на нее, но она смело встретила его взгляд.

– Я вижу гробы и цветы, – начал он, – и слышу похоронные речи, а скоро я увижу конец мира и звезды, падающие с неба, и небеса, свертывающиеся, как свиток; я увижу, как живые и мертвые собираются в судный день, я увижу овец и козлов, козлят и ягнят, одетых в белое, святых и прочих и прочих, я услышу звуки золотых арф и вопли падших душ, проваливающихся в преисподнюю, – все это я увижу и услышу в тот день, когда ты, Лют Стори, не осмелишься больше сесть на лошадь. На лошадь, Лют! На лошадь!

– Погоди хотя бы немного, – умоляла она.

– Смешно! – воскликнул он. – Что случилось? Уж не больна ли ты? Ты, которая всегда была так восхитительно, так непростительно здорова!

– Нет, не потому, – ответила она. – Я знаю, что это смешно, Крис, я знаю, но меня одолевают сомнения. Я ничего не могу поделать. Ты всегда говоришь, что я не витаю в облаках и трезво

отношусь к действительности и тому подобное, но… возможно, это – преувеличение, я не знаю… но все, что произошло, записи планшетки, возможность того, что рука отца, уж я не знаю как, схватила поводья Бэна и толкнула его и тебя на смерть, связь между словами моего отца, что он дважды покушался на твою жизнь, и тем, что за последние два дня твоя жизнь дважды была в опасности из-за лошадей, – а ведь мой отец был хорошим наездником, – все это вызывает у меня сомнения. А вдруг в этом что-то есть? Я не уверена в обратном. Наука, может быть, слишком догматична в своем отрицании невидимых явлений. Невидимые, духовные силы могут быть такими неосязаемыми, такими утонченными, что наука не в состоянии их обнаружить, опознать и объяснить. Разве ты не знаешь, Крис, что в каждом сомнении есть рациональное зерно? Мои сомнения могут быть маленькими… очень маленькими, но я люблю тебя так сильно, что мне не хочется подвергать тебя ни малейшему риску. И, кроме того, я женщина, что уже само говорит о моей предрасположенности к предрассудкам. Да, да, я знаю, ты назовешь это нереальным. Но я помню твой парадокс о реальности нереального – реальности галлюцинаций больного ума. И, если тебе угодно, то же самое происходит и со мной. Это галлюцинации и нереальность, но для меня, такой, как я есть, все это реальность, как реален кошмар, которым мучается человек, пока не проснется.

– Я никогда не слышал более логичного обоснования нелогичной просьбы, – сказал, улыбаясь, Крис. – Во всяком случае, это неплохой довод. Ты сумела лучше изложить свои взгляды, чем я. Это напоминает мне Сэма, садовника, который служил у вас года два тому назад. Я случайно подслушал, как они с Мартином спорили в конюшне. Ты знаешь, какой Мартин фанатичный атеист. Так вот Мартин буквально забил Сэма своей логикой. Сэм подумал немного и сказал: «Что же это получается, мистер Мартин, вы все говорите и говорите, а меня не хотите послушать». «А что такое?» – спрашивает Мартин. «Понимаете ли, мистер Мартин, у меня есть два шанса против вашего одного». «Не понимаю», – говорит Мартин. «А вот что получается, мистер Мартин. У вас есть всего один шанс, как вы говорили, – это стать пищей для червей и пойти на удобрение огорода. А у меня есть один шанс – восславить господа, когда я буду в раю разгуливать по улицам, мощенным золотом, и другой шанс – пойти на корм червям вместе с вами, мистер Мартин».

– Ты все шутишь, – сказала Лют, одобрительно рассмеявшись.

– А как я могу воспринимать серьезно весь этот вздор с планшеткой? – спросил он.

– Но ты не объяснил, откуда появился почерк моего отца, который узнал дядя Роберт… Ты вообще ничего не объяснил.

– Я не знаю всех тайн человеческого ума, – ответил Крис. – Но я считаю, что все подобные явления в недалеком будущем получат научное объяснение.

– Вое равно, у меня есть тайное поползновение узнать у планшетки еще что-нибудь, – призналась Лют. – Дощечка все еще лежит на столе в столовой. Мы можем сейчас ее испробовать. Только ты и я, и никто об этом не узнает.

Крис взял ее за руку и воскликнул:

– Пойдем! Это будет забавно!

Взявшись за руки, они побежали в столовую, в которой колоннами служили стволы деревьев.

– Лагерь пуст, – сказала Лют, положив планшетку на стол. – Миссис Грантли с тетей Милдред спят, а мистер Бартон уехал с дядей Робертом. Никто нам не помешает.

Она положила руку на дощечку.

– Ну, начнем.

В течение нескольких минут ничего не происходило. Крис пытался было заговорить, но Лют шикнула на него. Сначала она почувствовала, как задергалась рука. Потом карандаш начал писать. Они читали запись, слово за словом: