Собрание сочинений в 15 томах. Том 15
Шрифт:
И поцеловала его! Поцелуй был приятный.
— Нравится?
Они поцеловались еще раз.
— Обними меня. Вот так… Прижмемся друг к другу покрепче.
Он нерешительно обнял ее.
— Ах, если б было темно! Вот тогда можно было бы обняться. Давай дождемся здесь темноты и потом будем обниматься.
— Ах, я н-не знаю. Может быть, мы нарушаем правила? Кто-нибудь пройдет и увидит.
— А что ж в этом такого? Здесь все обнимаются. Некоторые еще и не то делают.
Он что-то промямлил в ответ. Он весь дрожал. Ее поцелуи и объятия
Она с самого начала сопротивлялась его натиску.
— Пусти, — твердила она яростным шепотом. — Пере-стань, слышишь?
Она откатилась от него и тоже села. У нее свалилась шляпа с головы, волосы растрепались, юбка завернулась до колен, глаза сверкали гневом. Оба были красные тяжело дышали, и у обоих был растерянный вид.
Щекотание, видимо, прекратилось: ничего не было слышно, кроме ветерка в папоротниках.
Она оглянулась по сторонам. Потом тихо сказала:
— Честное слово, ты меня всю изломал.
— Я… мне было приятно, Молли.
— А мне нет. Ты был груб. Посмотри, в каком виде мои волосы!
Она оправила свое измятое платье и отодвинулась еще дальше от него.
— Тебе придется помочь мне отыскать мои шпильки. Я подумала, ты просто спятил.
— Это ты виновата.
— Вот это мне нравится!
— Ты довела меня.
— Ну, уж постараюсь больше не доводить тебя, мой милый. Ты был так груб. Просто ужас.
— Но ведь это только так, Молли. Я не хотел ничего плохого.
Ярдах в двадцати от них зашелестел кустарник — еще одна парочка искала укромного уголка.
— Если б они появились как раз в ту минуту?.. — сказала Молли, держа во рту три шпильки и приводя в порядок шляпу.
— Ведь они не появились, — ответил Эдвард-Альберт уже с раздражением.
— Если бы…
— Чего ж долбить одно и то же? — огрызнулся он.
Остаток дня был проведен в атмосфере молчаливых упреков. Они вернулись домой задолго до темноты. Она решила проститься с ним и идти с матерью в церковь.
— Пока, — произнес он вместо обычного нежного «доброй ночи».
И задумчиво побрел в Скартмор-хауз. Он думал о том, что путь настоящей любви всегда тернист.
Он считал, что влюблен в Молли: иначе почему бы он так желал ее и мог до такой степени потерять голову?
Ему уже опять хотелось обнять ее, и в то же время он боялся мысли об этом. Но при следующей встрече она как будто забыла свою прежнюю настойчивость, и он был сильно разочарован. Они сидели на скамейке у дороги на Хэмпстед-Хис, причем не было и речи об объятиях, и он распространялся на излюбленную
— Я не знаю, ни кто был мой отец, ни чем он был. Понимаешь, меня похитили…
Трудность заключалась в том, чтобы, сочиняя эту историю, избегать всяких намеков на Большие Надежды. Потому что необходима осторожность. Она слушала как будто без особого интереса, а когда он попросил ее поцеловать его, чуть дотронулась губами до его щеки.
— Пойдем погуляем в тех кустах, — предложил он.
Она отрицательно покачала головой.
— Поласкаемся немножко, — настаивал он.
— Ты не знаешь меры. Я не люблю… как тогда. Помнишь? В воскресенье.
Следующая встреча была более обнадеживающей. Он повел ее в кино, и они сидели там рядышком, держась за руки — совсем по-старому. Потом он угощал ее лимонадом и сандвичами в новой маленькой закусочной, и они слегка повздорили по вопросу о чарах Рудольфа Валентине, но помирились после того, как она признала правильным замечание Эдварда-Альберта, что в Рудольфе есть что-то неанглийское, и заявила, что ей совершенно непонятно, как англичанка может испытывать «что-нибудь» к иностранцу.
— Для меня это все равно, что с китайцем. Но она, правда, была полумексиканка…
Таким образом, все уладилось. Они продолжали встречаться. Но она не допускала его к себе ближе, чем на расстояние протянутой руки, и оба они были слишком молчаливы, чтобы касаться сложного вопроса о том, что значит «переступать границу».
Пыл его физического влечения к ней угас.
Это был существенный эпизод в воспитании его чувств. Он сделал две-три попытки найти интерес в других девушках, но из этого ничего не вышло. Его отношение к ней прослоилось чувством оскорбленной гордости. Она сама его довела. Он со злобой думал об этом. Уступила, а потом оттолкнула. Некоторое время они еще появлялись вместе, чтобы не дать другим повода для разговоров, хотя сами не отдавали себе в этом отчета. Раз или два перед окончательным разрывом он ревниво попытался вернуть прежнее, узнав, что она встречается с другим молодым человеком. Она была по-прежнему «мила» с ним, но все более и более уклончива.
«Ладно, — рассуждал сам с собой разочарованный Эдвард-Альберт. — Он тоже многого не добьется».
В Имперском Колледже Коммерческих Наук у Эдварда-Альберта было очень мало знакомых. Там училось несколько молодых женщин, с которыми он был бы не прочь пофлиртовать, но он не мог придумать способа, как подойти к ним; и вторым, главным фактором в возмужании Эдварда-Альберта явилось общение с прежними школьными товарищами, продолжавшими жить в районе Кэмден-тауна.
Школа помещалась на прежнем месте. Раз или два он мельком видел на горизонте м-ра Майэма, но уклонился от созерцания его укоризненной волосатой физиономии, свернув за угол. Один из мальчиков, фамилию которого Эдвард-Альберт позабыл, встретив его как-то на улице, сообщил ему, что старик запретил ученикам с ним разговаривать.