Собрание сочинений в 15 томах. Том 7
Шрифт:
Она тяжело оперлась на мое плечо, прижалась ко мне и снова заговорила о том, что ей легче было бы видеть дочь мертвой.
— Ну-ну, успокойтесь, — весь дрожа, проговорил я. — Куда она ушла? — спросил я потом как можно мягче.
Но миссис Стюарт была слишком поглощена своим горем, и мне пришлось обнимать и утешать ее, хотя ледяные пальцы уже сжали мое сердце.
— Куда она ушла? — спросил я в четвертый раз.
— Не знаю я… Мы не знаем… Ах, Вилли, она ушла вчера утром. Я сказала ей: «Нетти, не слишком
— Да, да, — сказал я. — Куда же она ушла?
Миссис Стюарт снова зарыдала и начала рассказывать, спеша и захлебываясь слезами:
— Она ушла веселая, сияющая, ушла навеки из родного дома. Она улыбалась, Вилли, как будто радовалась, что уходит. («Радовалась, что уходит», — повторил я, беззвучно шевеля губами.) «Ты слишком уж нарядилась, — сказала я ей, — слишком нарядилась». А отец говорит: «Пусть девочка наряжается, пока молода». И куда только она запрятала узел со своими вещами, чтобы потом унести? Ведь она ушла из родного дома навеки!
Наконец она успокоилась.
— Пусть девочка наряжается, — повторяла она, — пусть девочка наряжается, пока молода… Как нам теперь жить, Вилли? Он этого не показывает, но он совсем убит, убит, сражен в самое сердце. Она всегда была его любимицей. Никогда он не любил Пус так, как ее. А она причинила ему такое горе…
— Куда же она ушла? — перебил я ее наконец.
— Мы сами не знаем. Бросила своих близких, а сама доверилась… О Вилли, это убьет меня! Я бы хотела, чтобы мы вместе с ней лежали сейчас в могиле.
— Но… — Я смочил языком пересохшие губы и медленно проговорил: — Может быть, она ушла, чтобы выйти замуж?
— Если бы это было так! Я молю бога, чтобы это было так, Вилли. Я его умоляла, чтобы он заставил его сжалиться над ней, того, с кем она теперь.
— Кто он? — выпал-ил я.
— В своем письме она пишет, что он джентльмен. Пишет, что он джентльмен.
— Пишет? Она написала? Покажите мне письмо!
— Оно у отца.
— Но если она пишет… Когда вы получили письмо?
— Оно пришло сегодня утром.
— Но откуда оно пришло? Ведь можно узнать…
— Она этого не пишет. Она пишет, что счастлива. Любовь, она пишет, налетела на нее, как ураган…
— Проклятье! Где же письмо? Покажите мае его. А насчет этого джентльмена…
Она впилась в меня глазами.
— Вы его знаете?
— Вилли! — воскликнула она.
— Сказала она вам это или не сказала, вы знаете, кто он.
Она молча покачала головой, но это вышло совсем не убедительно.
— Молодой Веррол?
Она не ответила и тотчас же начала говорить о другом.
— Все, что я могла сделать для тебя,
— Это молодой Веррол? — настаивал я.
Секунду, быть может, мы молча смотрели друг другу в глаза, отлично понимая друг друга… Потом она бросилась к комоду и вновь схватила мокрый носовой платок. Я знал, что она спасается от моих беспощадных глаз.
Моя жалость к ней исчезла. Она знала так же хорошо, как и я, что это был сын ее госпожи. И она уже давно это знала, она чувствовала.
С минуту я стоял над ней, возмущенный. Потом вдруг вспомнил про старого Стюарта в теплице, повернулся и стал спускаться с лестницы. На ходу я оглянулся и увидел, как миссис Стюарт, сгорбившись, медленно входит в свою комнату.
Старый Стюарт был жалок.
Я нашел его в теплице в той же позе и на том же месте, где видел раньше. Он не пошевелился, когда я подошел к нему, только мельком взглянул на меня и опять уставился на горшок с цветами.
— Эх, Вилли, — сказал он, — несчастный это день для всех нас.
— Что вы собираетесь делать? — спросил я.
— Мать так расстроена, — сказал он, — что я ушел сюда.
— Что вы намерены делать?
— Что же можно делать в таком случае?
— Что делать? Как что делать?! — воскликнул я. — Нужно…
— Он должен на ней жениться, — сказал Стюарт.
— Конечно, должен! Это-то он должен сделать, во всяком случае.
— Должен, да. Это… это жестоко. Но что я могу тут поделать? Предположим, он не захочет? Наверное, не захочет. Что же тогда?
Он умолк в безмерном отчаянии.
— И вот этот дом, — заговорил он, как бы продолжая про себя какую-то мысль, — мы в нем всю жизнь, можно сказать, прожили… Выехать из него… В моем возрасте… Нельзя же умирать в трущобе.
Я старался догадаться, какими мыслями заполняются в его голове секунды молчания между этими отрывочными словами. Его оцепенение и вялая покорность судьбе, сквозившие в этих словах, возмущали меня.
— У вас письмо? — резко спросил я.
Он полез в боковой карман, с минуту оставался неподвижным, потом очнулся, вытащил письмо, неловкими руками вынул его из конверта и молча протянул мне.
— Что это? — спросил он, впервые взглянув на меня. — Что это с твоей щекой, Вилли?
— Ничего, ушибся, — ответил я и развернул письмо.
Оно было написано на изящной зеленоватой бумаге и изобиловало обычными для Нетти избитыми и неточными выражениями. По почерку не было заметно следов волнения; он был круглый, прямой и четкий, как на уроке чистописания. Ее письма всегда походили на маски: за ними, точно за занавесью, скрывалось изменчивое очарование ее лица, совершенно забывался звук ее звонкого голоса, и можно было только изумляться тому, что такое ничем не примечательное существо полонило мое сердце и гордость.