Собрание сочинений в 19 томах. Том 13.Александр Македонский, или Роман о боге

Дрюон Морис

Олимпиада была тут, передо мной, – так близко я не ожидал ее увидеть. Она все приближалась, тонкая, почти обнаженная – лишь прозрачная ткань прикрывала ее бедра и грудь. Все факелы были опущены к земле, но она так вся и лучилась светом. Вокруг ее тела обвивалась змея Амона, чешуйчатая голова которой лежала на ее плече, подобно огромной живой драгоценности. У нее была очень белая кожа, узкое лицо, дугообразные брови, но главное, что я смог заметить, – это огромные глаза с металлическим блеском: я часто видел эти глаза посреди черной сферы; они сияли, как слюда, и была в них какая-то странная сосредоточенность на своем предназначении. Олимпиада была небольшого роста, но ее легкое

тело, выдерживавшее немалый вес змеи, по-видимому, таило исключительную силу. Она подошла ко мне, и голова змеи почти коснулась меня. Я заметил три маленькие родинки у нее на лбу, на плече и на груди – в тех местах, на которые возлагают руки при посвящении фараона в таинство. Ее волосы в свете факелов отливали рыжиной. Я подошел к Филиппу, до того сидевшему с мрачным видом, а теперь вдруг разинувшему рот от изумления, и прошептал ему: «Эта та, что предназначена тебе судьбой».

Но она уже отвернулась.

Второй частью мистерии было представление о зарождении жизни; видимо, только таким способом можно смягчить то потрясение, которое вносит вмешательство в божественный распорядок жизни, потому что всякая угасшая жизнь должна быть восполнена новой, потому что искуплением за отнятую жизнь является дарение жизни, потому что лишь любовь стирает память об убийстве, а за кончиной вновь и вновь следует новая жизнь.

Олимпиада подошла к жрецу, изображавшему Адама, который стоял теперь в центре площадки перед храмом; она танцевала перед ним со змеей в руках, и то, как она подносила к своим губам язык змеи, как оборачивала вокруг своей шеи и живота толстые зеленые кольца, как пропускала тело змеи между своих ляжек, как разворачивала ее, чтобы затем снова обернуть вокруг себя, не могло не вызвать чувства жуткого восхищения. Другие гетеры играли на своих инструментах и пели, следуя ритму, заданному жрецами, – это был ритм рождения жизни – и все паломники, сами того не сознавая, дышали в ритме этого танца.

Факелы то опускались, то поднимались, свет и тень пробегали по телу Олимпиады, которая теперь, лежа на земле, с таким пылом и совершенством изображала любовный трепет, что присутствующие не могли сдержать криков восхищения; Адам бегал вокруг нее сужающимися кругами; приблизившись совсем, он поднял ее на руки и исчез вместе с нею за занавесями храма; змея, извиваясь по камням, уползла следом за ними.

Через мгновение Олимпиада появилась вновь, но уже без Адама и змеи. Мистерия окончилась, и простые паломники удалились в квартал гетер.

Я подвел Олимпиаду к Филиппу. Эту ночь он провел с ней, не обладая ею, ибо заклинательница священной змеи во время мистерий не может принадлежать никому, кроме бога. Тем не менее, она обучила Филиппа, который был груб и скор в своих удовольствиях, таким ласкам, о которых он до сих пор и не догадывался. Жрецы научили ее всем тонкостям любовной науки, потому что нега является одним из путей к познанию божественного. Ночь за ночью, в течение всего времени мистерий, когда паломники забывают о себе самих и о времени и освобождаются от неведомых им доселе страданий, Олимпиада открывала Филиппу тайные пути, связывающие плоть с духом, и он безумно увлекся ею, как мы того и ожидали. Он не был слишком скрытен в таких вещах, и после ласк Олимпиады только о них и говорил целыми днями.

Сверх того, для верности, чтобы укрепить союз, мы приворожили Филиппа, однако это было почти излишним; сама Олимпиада, с помощью расточаемых ею милостей и осторожных отказов очаровала регента Македонии. Филипп расставался с нею лишь для того, чтобы снова ждать встречи, его взор не обращался более к другим девицам, от зари и до зари он был погружен в воспоминания о

прошедшей ночи, и нетерпение, с которым он ожидал начала мистерий, и то, как он пробирался в первые ряды зрителей, и глубокие вздохи умиротворения и надежды, вырывавшиеся из его груди, лишь только появлялась Олимпиада, бледная и хрупкая, обвитая перламутровыми змеиными кольцами, – все это говорило о том, насколько он привязался к ней.

Каждый вечер роль Адама исполнял новый жрец. Однажды, когда Олимпиада ушла за занавеси, а я стоял перед входом в храм, сквозь оглушительный грохот кимвал и трещоток, усиленный эхом зала, из глубины донеслись до меня заклинения Олимпиады: «Дух ослепительного Амона, снизойди на рабу твою, окажи честь супруге твоей. Подари ей сына, который будет посвящен тебе, который будет твоей десницей на Земле. Чтобы царствовал он над людьми, чтобы царствовал он над народами. Ослепительный дух Амона, ослепительный дух Зевса, снизойди на рабу твою. Чтобы сын твой стал великим, чтобы сын твой стал благородным, чтобы сын твой стал царем, чтобы явил он твою мощь, чтобы стал он защитником твоей веры, богоравным властителем царств».

Потом она произносила лишь имя Амона, непрестанно повторяя его в ритме священных песнопений.

На одиннадцатую ночь, когда мистерии окончились, Олимпиада, по нашему совету, согласилась отдаться Филиппу; тот на следующее утро объявил, что намерен сочетаться с нею законным браком.

Услышав эту новость, Антипий Премудрый принялся кричать, что Филипп либо сошел с ума, либо его околдовали, пользуясь его склонностью к сладострастию. «Если уж она так тебе нравится, то возьми ее с собой как наложницу. А еще, зная тебя, бьюсь об заклад, что прельщаться ты ею будешь недолго».

Филипп отвечал, что этого быть не может и что, поскольку Олимпиада – одновременно и царевна, и жрица, то он обязан на ней жениться, если хочет, чтобы она покинула храм.

«Ну так и оставь ее жрецам, для которых она и предназначена, – сказал Антипий. – Ты хочешь пустить под свою крышу заклинательницу змей, колдунью? Пусть она и царевна! Ты – первый человек в Македонии, кто хочет взять в жены девку, чье ремесло состоит в том, чтобы предаваться разврату с мужчинами на ступеньках храмов, девку, которая отдавалась до тебя другим, и, без сомнения, будет потом отдаваться следующим! Как же ты слеп! Хорош ты будешь, когда какой-нибудь путешественник, бывший тут, оказавшись при дворе в Пелле, вспомнит, что видел твою супругу с голым животом и задранными ногами, катающуюся по земле среди сотен таких же проституток и горлопанов, предающихся забавам Приапа!»

Оскорбленный Филипп тут же обвинил Антипия в святотатстве и богохульстве. Все, что здесь происходит – чисто и свято, и ничего общего не имеет с обычным развратом. И не забыл ли сам Антипий, как он вел себя во время мистерий? Смешивая политику с любовью, Филипп убеждал себя, что не может заключить лучшего союза. Родина Олимпиады, Эпир, соседняя с Македонией земля. Таким образом, он обеспечивал себе союзника в лице Александра Молосса. Филипп попросил меня изучить расположение звезд и посмотреть предсказания, – они подтвердили то, что я уже знал раньше.

Сама же Олимпиада вся была во власти ослепительной надежды получить обещанного ей предсказаниями сына Амона. По отношению к Филиппу она не испытывала ни любви, ни отвращения. Разве найдется человек, способный пробудить в ней любовь, если она живет в мистическом единении с богом? В то же время она с изумлением, естественным для шестнадцатилетней женщины, смотрела, как странная судьба вела ее через леса Додоны и святилища Кабиров к трону великой царицы Македонии.

Вскоре посланник отбыл в Эпир.