Собрание сочинений в 19 томах. Том 2. Сильные мира сего
Шрифт:
Мелодичным голоском, нараспев девочка торопливо произносила слова молитвы.
– О, не так быстро, не так быстро! – остановил ее отец Будрэ. – Я бы не мог так быстро прочитать «Верую», ведь у меня не хватило бы времени подумать над тем, что я произношу.
В памяти Жаклины невольно всплывали заученные много лет назад и с тех пор не раз повторявшиеся слова, которые теперь слетали с уст ее дочери: «…отпущение грехов, воскресение плоти, вечная жизнь…»
– Воскресение плоти… – старательно выговаривала Мари Анж.
– Воскресение плоти, – торжественно повторил доминиканец, протянув руку вперед. – И
Отец Будрэ сознавал, что смысл его слов недоступен пониманию ребенка, но не боялся смутить девочку. Между тем в мозгу Жаклины, внимательно слушавшей его, вдруг вспыхнула яркая искра, вроде той, что вспыхивает между двумя электродами вольтовой дуги.
– …и они предстанут, – продолжал доминиканец, – пред своим собственным судом, пред судом всех душ человеческих, пред судом Всевышнего, их отца, а затем по бесконечному милосердию Божию займут свое место друг возле друга… в духе предустановленной гармонии.
Жаклина не могла бы повторить слова, произнесенные отцом Будрэ. Впрочем, слова и не имели для нее большого значения. Она и так понимала доминиканца, их мысли словно устремлялись навстречу друг другу, сливались воедино, и словесная оболочка представлялась ненужной шелухой. Молодой женщине чудилось, что мозг ее пылает; когда-то она уже испытала нечто подобное – в первую пору ее любви к Франсуа. Неугасимое пламя освещало все: и земную жизнь, и потусторонний мир. Франсуа присутствовал здесь, в комнате, и это представлялось ей не менее реальным, чем присутствие дочери; и еще кто-то, казалось, незримо находился тут, а доминиканец был всего лишь его посланником, выразителем его воли.
Жаклина услышала, как отец Будрэ сказал:
– Превосходно, голубушка! А теперь можешь идти играть.
В следующее мгновение мир снова сделался таким, как всегда, но Жаклина была уже обращена.
Когда девочка вышла, молодая женщина сказала просто:
– Благодарю вас.
– Нет, сударыня! Скажите иначе: «Благодарю Тебя, Господи…» – возразил отец Будрэ, вставая с места и украдкой осеняя Жаклину крестом, чего та даже не заметила.
Он спустился по лестнице, взял из рук слуги шляпу и плащ и удалился.
С этого дня в душе Жаклины возникла страстная жажда веры; теперь она хотела верить с такой же силой, с какой недавно хотела умереть. Но подобно тому, как в минуты самого страшного отчаяния ее удерживало от смерти нечто неуловимое и неосязаемое, так и ныне нечто столь же неуловимое мешало ей исполниться безграничной верой…
Каждое воскресенье она отправлялась с дочерью и сыном к обедне в монастырь доминиканцев. На ее ночном столике теперь постоянно лежала одна и та же книга – «Подражание Христу».
Иногда Жаклину встречали весенним днем в аллеях Булонского леса, где она гуляла со своими детьми. Щеки ее слегка порозовели, и она с некоторым интересом стала прислушиваться к разговорам окружающих.
Однажды родные с изумлением услышали, что она смеется.
7
Все,
Симон не был приглашен в газету на какую-то строго определенную роль. Шудлер попросту заявил:
– Господин Лашом будет работать со мной.
Он установил молодому человеку оклад, вдвое превышавший тот, какой Симон получал у Руссо. Крупное вознаграждение лучше всяких слов говорило о высоком положении нового сотрудника. Очень скоро его жалованье было еще увеличено.
Реформа, проведенная Шудлером в газете, полностью себя оправдала. Тираж «Эко дю матен» повысился, газета приобрела новое направление, сказавшееся на всей парижской прессе. Только «Тан» и «Деба» остались верны прежним принципам, они сохранили своих постоянных читателей, число которых было, однако, ограниченно.
Но когда Ноэль воплотил в жизнь все замыслы сына, он оказался в некотором затруднении. Его ум, воспитанный на привычных представлениях уходящего поколения, был малопригоден для того, чтобы разобраться в новых обстоятельствах и подсказать, как следует действовать дальше, чтобы успешно продвигаться по вновь избранному пути.
Подчеркнутое уважение к старшим, умение держаться с ними и делать вид, будто он все время старается чему-нибудь у них научиться, а главное – великолепный мыслительный механизм, заключенный в его лобастой голове, – все это позволяло Симону изо дня в день подсказывать Шудлеру проекты, в которых тот нуждался, и делать это так, чтобы не задевать самолюбие старика.
У Франсуа был творческий ум, ум Симона был приспособлен к тому, чтобы проводить в жизнь идеи, выдвинутые другими. Используя планы этих двух молодых людей – одного уже умершего, а другого благополучно здравствующего, – Ноэль полновластно царил в сфере информации, более могущественный, чем когда-либо прежде.
Работая рядом с Шудлером и для него, Симон наблюдал, контролировал, принимал и отклонял различные предложения, разрешал споры. Опыт и авторитет, которые он приобрел за время службы в министерстве, весьма ему пригодились.
И так же, как в те времена, когда он работал с Руссо, люди говорили:
– Если хочешь чего-нибудь добиться от патрона, обращайся к Лашому.
Иногда Ноэль ловил себя на мысли: «Ах, если бы Франсуа был таким, как он!»
Положение ближайшего помощника владельца газеты позволяло Симону пожинать плоды могущества прессы; ведь в те времена одной статьи было достаточно, чтобы принести известность человеку, решить судьбу пьесы; хорошо организованная кампания в печати могла привести даже к падению кабинета. Люди еще придавали большое значение печатному слову, и литераторы, известные артисты, парламентарии приглашали Симона на приемы, на генеральные репетиции, дарили ему книги с лестными надписями. Лашом чувствовал себя теперь человеком более влиятельным, чем в те времена, когда был помощником начальника канцелярии министра и его власть распространялась на одних лишь чиновников. Ныне не только начальники канцелярий министерств, но даже сами министры, случалось, звонили ему по телефону. Он мог попросить у них все, чего пожелал бы, и уже предвидел, что в недалеком будущем станет кавалером ордена Почетного легиона.