Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
Шрифт:
— Ясно, — выдохнула Нюша, медленно поворачивая лошадь обратно.
— Нюш, а ты ж о членских взносах ничего не спросила, — напомнила догадливая Таня.
— Ох, верно, совсем забыла! — спохватилась Нюша и сунула вожжи в руки Зойке. — Поезжай, я вас нагоню.
Переглянувшись, девчата тронули подводу к дому, а Нюша, Таня и Степа пошагали к станции.
— Степ, а Степ, — осторожно спросила Нюша, стараясь шагать с ним в ногу. — Ты выведай там... на курсах-то. Может, и девчат принимают. Ну хотя бы на потом,
Степа повернул голову к Нюше, взгляды их встретились, и он без слов понял, о чем она думает.
— Ладно... — кивнул он. — Узнаю.
...Светило солнце, радуя своим теплом Небо по-весеннему было белесо-голубое, но снег в полях лежал еще по-зимнему чистый и пышный. По нему пролегали бесчисленные тропки, лыжни, следы зайцев, собак и терялись в голых прозрачных перелесках. Кое-где в поле виднелись стожки сена, прикрытые горностаевыми шапками, вдоль дороги чернели вешки, в перелесках несмело насвистывали птицы, оповещая о еще не близкой, но неизбежной весне.
ПОСЛЕ СВАДЬБЫ
Нюша с трудом открыла глаза, подняла с подушки тяжелую голову и долго не могла понять, где она находится. Над головой нависал темный от старости, точно просмоленный, потолок, ноги упирались в кирпичную шершавую трубу, пахнущую сухой пылью, а вместо сенника спину согревали теплые мешки с рожью.
Рядом с Нюшей, сжавшись калачиками и вкусно посапывая, спала молодая ветлугинская поросль — Клава и Ленька.
«Мы ведь на печке вчера заснули. У нас же новый человек в доме», — сообразила наконец Нюшка, и что-то неприятно царапнуло ей сердце.
Она раздвинула легкую ситцевую занавеску, прикрывающую печь, и окинула взглядом избу.
На сдвинутых впритык столах остатки еды, пустые бутылки, опрокинутые стаканы и рюмки — следы вчерашнего свадебного гулянья.
В горшках с геранью груды окурков, пол затоптан, замусорен сеном, соломой, горшечными черепками. А в углу, на широкой деревянной кровати, где обычно спала Нюшкина мать с Клавой и Ленькой, сейчас похрапывает Тихон Горелов, новый человек в ветлугинской семье.
И только матери не было — как видно, она уже ушла на работу.
Смачно зевнув, проснулся Ленька, свесил с печи голову, оглядел избу и лукаво покосился на старшую сестру.
— Нюша, Нюш! А ты вчера тоже шибко гульнула...
— Как все, так и я...
— Я и говорю, — ухмыльнулся Ленька. — Такие ли частушки пела... А потом на перепляс с Гореловым схватилась. Уж и выкаблучивала ты! Он, бедненький, упрел весь, аж жар пошел, как от чугунка с картошкой. Оно и правильно: знай наших. Только вот каблук зря сломала... Мамка будет ругаться.
— Ладно тебе... глазастый! Все уже высмотрел, — отмахнулась сестра. —
Но в душе Нюшка была недовольна свадьбой. Правда, в Кольцовке уже давно поговаривали, что вдовец Тихон Горелов «неровно дышит» к Аграфене Ветлугиной, но Нюшка считала, что все это досужие слухи и пустые разговоры. У матери трое детей, нелегкая жизнь, крутой и неуступчивый характер, к тому же она бережно хранит память о первом муже, умершем незадолго до коллективизации. И Нюшка верила, что мать никогда не введет в дом нового мужа, тем более такого запивоху и гуляку,как Горелов.
И, когда на улице языкастые бабы или девки, показывая на подгулявшего Тихона, говорили: «Уважь, Нюша, батюшку-отчима, доведи его до мягкой постельки», Нюшка вспыхивала и резко отвечала, что они такого отчима и на порог не пустят.
И вдруг ни с того ни с сего, как казалось Нюшке, Горелов заслал к Аграфене сватов.
Мать проплакала две ночи, потемнела в лице, похудела, а как-то раз, оставшись с дочерью наедине, заговорила о своей тяжкой вдовьей доле, о бедности, одиночестве, о недалекой безрадостной старости:
— Ты ведь у меня старшая... разумница... Ты пойми и не осуди... И чего худого не подумай, я вас, большеротых, не кину, всех на ноги поставлю... А только я сейчас как в голом поле живу, на юру. Все ветра меня просвистывают, все дожди секут. А с Тихоном все же какое да ни есть укрытие в жизни будет...
— Он же шалопутный, мама... — попыталась возразить Нюшка. — Пьет да гуляет.
— Так ведь тоже не от сладкой жизни... Тоже на юру живет. Вдовый он, бесприютный... Ну, да мы его приструним вчетвером-то... Всю коросту соскоблим.
— Тебе жить, мама, тебе и решать!.. — сдержанно ответила Нюшка. — Смотри, чтоб потом не каяться...
Мать умоляюще заглянула дочери в глаза:
— Только я тебя об одном прошу, доченька. Девка ты нравная, строптивая и с Тишей в перепалку не вяжись. А то такой дым-чад в доме пойдет, хоть караул кричи. И младших придерживай.
— Батюшкой или там тятенькой я его, пожалуй, величать не смогу. Язык не повернется. Но и войны между нами из-за пустяков не будет... — скрепя сердце пообещала Нюша.
И мать согласилась стать женой Горелова.
Свадьбу Тихон закатил на удивление всей деревне.
Задарил Аграфену с ребятами подарками, для пиршества закупил чуть ли не всю самогонку у шинкарок, наварил браги, домашнего пива, зарезал двух баранов и теленка, созвал на свадьбу всех своих близких и дальних родственников, многочисленных дружков и приятелей.
Гости съехались со всей округи, гуляли в ветлугинской избе трое суток, без меры пили и ели, орали на всю Кольцовку песни и плясали так, что дом ходил ходуном, а около порога даже осели половицы.