Собрание сочинений в 4 томах. Том 2
Шрифт:
А продавцы (что совершенно естественно) бывают разные. И преступники есть, как везде. И на одного, допустим, Бродского приходится сорок графоманов. Что тоже совершенно естественно…
И главные катаклизмы, естественно, происходят внутри, а не снаружи. И дуракам по-прежнему везет. И счастья по-прежнему не купишь за деньги.
Окружающий мир — нормален. Не к этому ли мы стремились?
Последняя колонка…
В Союзе я диссидентом не был. (Пьянство не считается.)
Я всего лишь писал идейно чуждые рассказы. И мне пришлось уехать.
Диссидентом
Я убедился, что Америка — не филиал земного рая. И это — мое главное открытие на Западе…
Как умел, выступал я против монополии «Нового русского слова». Потому что монополия навязывает читателям ложные ценности.
Как умел, восставал против национального самолюбования. Потому что химера еврейской исключительности для меня сродни антисемитизму.
Как умел, противоречил благоговейным и туповатым адептам великого Солженицына. Потому что нет для меня авторитетов вне критики…
Я помню, откуда мы родом. Я люблю Америку, благодарен Америке, но родина моя далеко.
И меня смущает кипучий антикоммунизм, завладевший умами недавних партийных товарищей. Где же вы раньше-то были, не знающие страха публицисты? Где вы таили свои обличительные концепции? В тюрьму шли Синявский и Гинзбург. А где были вы?
Критиковать Андропова из Бруклина — легко. Вы покритикуйте Андрея Седых! Он вам покажет, где раки зимуют…
Потому что тоталитаризм — это вы. Тоталитаризм — это цензура, отсутствие гласности, монополизация рынка, шпиономания, консервативный язык, замалчивание истинного дара. Тоталитаризм — это директива, резолюция, окрик. Тоталитаризм — это чинопочитание, верноподданничество и приниженность.
Тоталитаризм — это вы. Вы и ваши клевреты, шестерки, опричники, неисчислимые Моргулисы, чья бездарность с лихвой уравновешивается послушанием.
И эта шваль для меня — пострашнее любого Андропова. Ибо ее вредоносная ординарность несокрушима под маской безграничного антикоммунизма.
Серые начинают и выигрывают не только дома. Серые выигрывают повсюду. Вот уже сколько лет я наблюдаю…
Я пытался участвовать в создании демократической газеты. Мой опыт был неудачным, преждевременным. И определили неудачу три равноценных фактора.
На треть виноваты мы сами. Наши попытки хитрить и лавировать были глупыми, обреченными. Деловые срывы — непростительными.
На треть виноваты объективные причины. Сокращение эмиграции, узость и перегруженность рынка, отсутствие значительного начального капитала.
И еще треть вины ложится на русское общество. На его прагматизм, бескультурье и косность. На его равнодушие к демократическим формам жизни.
«Новый американец» был преждевременной, ранней, обреченной попыткой. Надеюсь, придут другие люди, более умные, честные, сильные и талантливые. И я без удовольствия, но с любовью передаю им мой горький опыт.
Я всегда говорил то, что думал. Ведь единственной целью моей эмиграции была свобода. А тот, кто любит свободу, рано или поздно будет достоин ее.
Библиографическая справка
Четырнадцать
Первый вариант повести написан в 1977–1978 гг. в Ленинграде. Импульсом к ней явилась работа Довлатова экскурсоводом Пушкинского заповедника в Псковской области в 1976–1977 гг. Печатается по изд.: Заповедник. — Л.: Васильевский остров, 1990.
Двенадцать глав этой книги создавались как самостоятельные рассказы в первой половине 1980-х и печатались в периодике; тринадцатая, заключительная, глава самостоятельного значения не имеет — приписана для книжного издания. Герои «Наших» — реальные лица, родственники прозаика. Так что фабула книги напрашивалась сама собой, издать «Семейный альбом» (это и есть предполагавшееся название книги). Соответственно общему замыслу главы назывались незатейливо:
«Дядя Леопольд», «Теткин муж — Арон», «Нора Сергеевна», «Отец», «Катя» и т. п. И даже «Глафира» (о вошедшей в состав семьи собаке). Лишь одно название выбивалось из этого ряда — «Полковник говорит — люблю» (о жене писателя, гл. 11). Переведенные на английский рассказы из «Наших» составили основную часть публикаций в журнале «Ньюйоркер» (New Jorker), принесших Довлатову известность в США. Из десяти рассказов писателя, появившихся в «Ньюйоркере» с 1980-го по 1989 г., пять — из «Наших» («Мой старший брат», «Полковник говорит — люблю», «Теткин муж — Арон», «Дядя Леопольд», «Отец»). Название книги восходит к одноименному раннему рассказу Довлатова, ничего общего, правда, с настоящим изданием не имеющему и вдохновленному главой «У наших» из «Бесов» Достоевского. Печатается по изд.: Наши. — Ann Arbor: Ардис, 1983. Переведена на английский язык: Ours. A Russian Family Album. — New Jork: Weidenfeld & Nicolson, 1989.
В 1980–1982 гг. Довлатов был главным редактором созданного во многом по его инициативе еженед. «Новый американец». Он вел в нем регулярную рубрику «Колонка редактора». Книга является собранием избранных текстов этого раздела и дает яркое представление о Довлатове-журналисте. Профессиональным журналистом он был с 1965 г., когда после армии поступил на факультет журналистики ЛГУ (не закончил) и одновременно устроился работать в газету Кораблестроительного института «За кадры верфям». Название книги восходит к одноименному рассказу, включенному в «Зону» и там заголовок утратившему. Печатается по изд.: Марш одиноких. — Holyoke MA: New England Publishing Co, 1983.