Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 2. Божественный Клавдий и его жена Мессалина.

Грейвз Роберт Ранке

Замечание это вызвало громовой хохот. Все, кроме меня, знали, где находится Мнестер. Когда я возвращался во дворец. Мессалина всегда посылала за мной; я находил ее в постели, в затемненной комнате, на глазах — влажная повязка. Она говорила еле слышно:

— Ах, дорогой, неужели Мнестер опять не танцевал? Значит, я ничего не потеряла. Я лежала здесь и просто исходила завистью. Один раз я даже поднялась и принялась одеваться, чтобы все же пойти, но боль была такая, что пришлось снова лечь. Пьеса была очень скучной без него?

Я говорил обычно:

— Мы должны настоять на том, чтобы он выполнял свои обязательства. Нельзя так, раз за разом, обращаться с римлянами.

Мессалина вздыхала:

— Не знаю, не знаю. Он такой ранимый, бедняжка. Как женщина. Великие артисты всегда такие. Говорит, у него чуть что — ужасные головные боли. И, если он чувствовал себя сегодня хоть на одну десятую так, как я, настаивать на его выступлении было бы просто жестокостью. И он не притворяется. Он любит свое дело и очень расстроен, когда подводит зрителей. Оставь меня сейчас, любимый. Я попробую уснуть.

Я на цыпочках выходил из спальни, и больше о Мнестере не говорилось… пока все не повторялось сначала. Однако

я никогда не был о нем очень высокого мнения, в отличие от большинства. Его сравнивали с нашим великим актером Росцием, который во времена республики достиг таких высот в своем искусстве, что стал эталоном мастерства и совершенства. [107] Люди до сих пор говорят о способном архитекторе, ученом историке и даже ловком кулачном бойце «настоящий Росций», что довольно глупо. Мнестера можно было сравнить с Росцием лишь в таком, весьма приблизительном, смысле. Не спорю, я никогда не видел Росция на сцене. Сейчас не осталось никого, кто бы видел его. Мы должны полагаться на мнение наших прапрадедов, а они все сходились на том, что главной целью Росция было «держаться в образе», и кого бы он ни изображал: благородного короля, хитрого сводника, хвастливого солдата или просто клоуна, тем он и был, как живой, без всякой аффектации. А Мнестер немилосердно ломался, и хотя все его па и жесты были действительно милы и грациозны, в конечном счете актером его не назовешь: просто миловидный юноша с ловкой парой ног и способностью к хореографическим импровизациям.

107

Его сравнивали с нашим великим актером Росцием… — О Росции см. примеч. 46. (Комментарий C. Трохачева)

В это самое время, после четырех лет командования армией, из Британии вернулся Авл Плавтий, и я имел удовольствие убедить сенат предоставить ему триумф. Однако это был не полный триумф, как бы мне хотелось, а малый, или овация. Если заслуги генерала так велики, что недостаточно пожаловать за них триумфальные украшения и, вместе с тем, по каким-то техническим причинам, он не может претендовать на полный триумф, ему дают овацию. Например, если война еще не совсем завершена, или было пролито недостаточно крови, или противник не считается достойным — как было давным-давно при подавлении восставших рабов во главе со Спартаком, хотя с ним было куда трудней справиться, чем со многими чужеземными царями. В случае с Авлом Плавтием возражение сената состояло в том, что его победы, по их мнению, были не настолько значительны, чтобы позволить нам отвести из Британии войска. Поэтому он въехал в город не на триумфальной колеснице, а верхом, на голове вместо лаврового венка был венок из мирта, и он не держал жезла в руке. Процессию не возглавляли сенаторы, не было трубачей, и, когда пришли в храм, Авл принес в жертву богам не быка, а овна. Но во всем остальном овация не отличается от полного триумфа, и, чтобы показать, что отнюдь не моя зависть помешала Авлу получить те же почести, какие были присуждены мне, я выехал ему навстречу, когда он приближался к Риму по Священной дороге, поздравил с победами, предложил ему ехать справа от меня (более почетное место) и сам поддерживал его, когда он поднимался на коленях по капитолийским ступеням. Я выступал в качестве хозяина у него на пиру, а когда пир закончился и мы провожали Авла домой с факельным шествием, снова поместил его справа от себя.

Авл был очень мне за все это признателен, но еще более, как он сказал мне без свидетелей, был благодарен за то, что я замял скандал по поводу участия его жены в христианской вечере (членов этой еврейской секты теперь называют христианами) и предоставил ему самому ее судить. Он сказал, что, когда женщина не может избежать разлуки с мужем — а здоровье его жены не позволяло ей последовать за ним в Британию, — она чувствует себя одиноко, ей приходят в голову странные фантазии, и она становится легкой добычей для шарлатанов от религии, особенно для иудеев и египтян. Но она хорошая женщина и хорошая жена, и он уверен, что она скоро излечится от этих глупостей. Он был прав. Два года спустя я арестовал всех главарей христиан, находящихся в Риме, и вместе с проповедниками старой иудейской веры выслал из страны; жена Авла очень помогла мне выловить их.

Эмоциональное воздействие христианства так сильно прежде всего потому, что его приверженцы утверждают, будто Иешуа, или Иисус, восстал из мертвых, чего не было ни с кем из людей, разве что в легендах; после того, как его распяли, он посещал друзей, ничуть, по-видимому, не пострадав от своих не очень-то приятных переживаний, ел и пил с ними, чтобы доказать свою телесную сущность, а затем вознесся на небо в сиянии славы. И нельзя доказать, что все это выдумки, потому что сразу после его казни началось землетрясение и большой камень, которым был завален вход в пещеру, где положили тело, оказался сдвинутым в сторону. Стражники в ужасе разбежались, а когда вернулись, труп исчез; судя по всему, был похищен. Стоит подобным слухам появиться на Востоке, их не остановишь, а доказывать их нелепость в государственном эдикте — не уважать самого себя. Однако я все же отправил в Галилею, где христиан больше всего, строжайший указ о том, что осквернение могил будет считаться тяжким преступлением, караемым смертной казнью. Но хватит тратить время на этих нелепых христиан: мне надо продолжать собственную повесть.

Я должен рассказать еще о трех буквах, которые я добавил в латинский алфавит, о больших секулярных играх, которые я отпраздновал в Риме, о новом цензе римских граждан, о том, как я возродил древнее искусство прорицаний, пришедшее в упадок, о различных важных императорских эдиктах и о законах, принятых по моему совету и настоянию сенатом. Хотя, пожалуй, лучше сперва вкратце закончить рассказ о Британии: вряд ли теперь, когда Авл Плавтий благополучно вернулся домой, то, что произошло там в дальнейшем, сильно заинтересует моих читателей. На место Авла я послал некоего Остория, и ему там пришлось очень трудно. Авл полностью покорил южную часть страны — равнинную Британию, но, как я уже

говорил, племена, живущие в горах Уэльса, и воинственные северные племена продолжали делать набеги на границы новой провинции, Каратак женился на дочери царя Южного Уэльса и теперь лично возглавлял его армию. Прибыв в Британию, Осторий сразу же заявил, что отберет оружие у всех жителей провинции, которых заподозрит в неверности, — тем самым он получал возможность послать основные силы против племен по ту сторону границ, оставив на юге лишь небольшой гарнизон. Это вызвало всеобщее возмущение, а икены — наши добровольные союзники — решили, будто его слова относятся и к ним. Они подняли бунт, и Осторий, находившийся в Колчестере, неожиданно оказался перед угрозой нападения огромной армии, состоявшей из северо-восточных племен, не имея в своем распоряжении ни одного регулярного полка: они были в центральных областях страны или далеко на западе острова, и он мог опереться лишь на французские и батавские вспомогательные соединения. Осторий все же решил рискнуть, он немедленно начал бой и выиграл его. Конфедерация икенов запросила мира и получила его на легких условиях, а Осторий продвинул регулярные полки на север, захватив полностью всю территорию до границ с бригантами, где он остановился. Бриганты — мощная федерация диких племен, занимающих север Британии до самого последнего узкого мыса; на несколько сотен миль к северу простирается только еще один остров, где в неизведанных грозных горах живут лишь вселяющие ужас рыжие гаэлы. Осторий подошел к реке Ди, впадающей в Ирландское море на западе страны, и принялся грабить долину, когда ему донесли, что на них с тыла надвигаются бриганты. Он повернул обратно и разбил значительные силы врага, взяв в плен несколько сот человек, в том числе сына короля и несколько танов. Король бригантов торжественно поклялся в течение десяти лет соблюдать почетный мир, если пленники будут освобождены, и Осторий согласился на это, но оставил королевского сына и пятерых танов в качестве заложников, хотя и под именем гостей. Это развязало ему руки, теперь он мог начать боевые действия против Каратака, засевшего в Уэльских горах. Для защиты уже покоренных земель Осторий использовал три из имевшихся у него четырех регулярных полков, расквартировав один в Карлсоне на Аске, два других — в Шрусбери на Северне. Остальная часть острова охранялась только вспомогательными войсками, за исключением Линкольна, где стоял Девятый полк, и Колчестера, где находилась колония ветеранов, получивших там землю, скот и рабов. Эта колония была первым нашим поселением в Британии, и я послал им письмо с разрешением основать храм в честь бога Августа.

Осторию потребовалось три года, чтобы покорить Южный и Средний Уэльс. Каратак был отважный противник, и, когда его с остатками армии оттеснили в Северный Уэльс, он сумел воспламенить жившие там племена своей храбростью. Но в конце концов Осторий победил его в последней битве, где мы тоже понесли тяжелые потери, и взял в плен его жену, дочь, зятя и двух племянников, находившихся в британском лагере. После отчаянной схватки в арьергарде армии сам Каратак с боем отошел на северо-восток и через несколько дней появился при дворе королевы бригантов (ее отец, король, умер, и она была единственным оставшимся в живых членом королевской семьи, не считая принца, который остался заложником у Остория, так что соплеменникам пришлось ее короновать). Каратак уговаривал ее продолжать войну, но королева была неглупа. Она заковала его в цепи и отправила к Осторию в доказательство того, что она верна клятве, данной ее отцом. Осторий в ответ отправил к ней обратно знатных заложников, за одного из которых она вышла замуж. Принца, своего брата, королева казнила, так как стало известно, что он струсил на поле боя, в отличие от ее мужа, который был взят в плен, лишь получив семь ран и прикончив пять римских солдат. Эта королева, по имени Картимандуя, оказалась самым верным нашим союзником. Она поссорилась с мужем, сказавшим, что он не считает себя связанным клятвой старого короля и не намерен поддерживать с нами мир. Не сумев убедить бригантов пойти на нас войной, он ушел в Южный Уэльс и поднял там новый бунт. Наш гарнизон в Карлсоне был внезапно атакован превосходящими силами британцев. Врага удалось отбить, но мы потеряли батальонного командира и восемь ротных Второго полка. Вскоре после этого два батальона французских вспомогательных войск, отправленных на фуражировку, также подверглись внезапному нападению и были поголовно уничтожены. Осторий, измученный тремя годами беспрерывных боев, принял эти неудачи слишком близко к сердцу, заболел и умер, бедняга, хотя ему могло бы служить утешением то, что накануне сенат присудил ему триумфальные украшения. Это произошло два года назад. Я послал в Британию вместо него генерала по имени Дидий, но пока он туда добирался, Четырнадцатый полк был разбит в решающей битве и ему пришлось отступить в свой лагерь, оставив пленных в руках врагов.

Затем муж Картимандуи покинул Южный Уэльс и напал на нее саму в отместку за то, что она убила его двух братьев, замысливших против нее заговор. Она обратилась за помощью к Дидию, и он отправил к ней четыре батальона Девятого полка и два — батавцев. С ними и своим войском она нанесла поражение мужу, взяла его в плен и заставила поклясться в повиновении ей самой и дружбе с Римом. Затем она простила его, и теперь они правят вместе, по-видимому в мире и согласии; с тех пор мы больше не слышим о вылазках за границу замиренных областей. Тем временем Дидий восстановил порядок в Южном Уэльсе.

А теперь позвольте мне попрощаться с моей Британией, провинцией, которая дорого нам обошлась, как в деньгах, так и в живой силе, и пока что мало дала взамен, если не считать славы. Но я полагаю, что завоевание острова в конечном итоге послужит на пользу Рима, и если мы будем относиться к британцам с доверием и справедливостью, из них получатся хорошие союзники, а в дальнейшем и хорошие граждане. Богатство страны заключается не только в зерне, металлах и скоте. Больше всего империя нуждается в людях, и если она может увеличить свои ресурсы, присоединив к себе земли, где живет честный, отважный и трудолюбивый народ, это куда лучшее приобретение, чем любой остров в Индии, откуда привозят специи, или золотоносный район Центральной Азии. Верность, проявленная королевой Картимандуей и ее танами, мужество, выказанное королем Каратаком в самых тяжелых обстоятельствах, — наисчастливейшие предзнаменования будущего.