Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно
Шрифт:
Он заключил Гиласа в свои медвежьи объятия и стискивал его, пока тот не пропищал:
— Да, да, Геркулес! Отпусти меня! Я сделаю все, как ты говоришь. Только отпусти меня!
— Очень хорошо, — сказала Аталанта. — Пусть будет, как ты желаешь.
Мелеагр отстал от остальных и прошептал ей:
— Милая, давай поговорим с Геркулесом. Предложим ему позаботиться о Гиласе, пока он будет с остальными на пиру, который он ни за что не пропустит. Гиласа ничто так не порадует, как возможность освободиться на несколько часов от общества своего приемного отца. Если Гилас будет свидетелем нашего целомудренного поведения, Геркулес не сможет возражать против того, чтобы мы остались вместе.
Аталанта кивнула, и Мелеагр пошел к Геркулесу,
— Нет, нет! — вскричал он. — Я понял, что вы затеваете. Хочешь порезвиться с Аталантой под предлогом охраны корабля? Но стоит мне повернуться к вам спиной, вы бросите Гиласа в объятия Ифинои, а после заявите, что он все время был с вами. Нет, нет, я останусь здесь, понятно? Нет у меня особого желания идти в Мирину. Не такое уж удовольствие доставляет мне любовь, которой, как вы можете предположить, я занимался с огромным количеством женщин… Охо-хо! не везет мне. Женщины всегда хотят от меня сына, такого же высокого и сильного, как я. А я всегда хочу дочку, такую же тоненькую и хорошенькую, как она. И всякий раз проигрываю, а она выигрывает. Наверно, это все из-за Геры — подумайте только: двести или триста сыновей, и ни одной дочери! Священные Змеи! Вы слышали когда-нибудь о чем-нибудь подобном? Но я великодушен и решил отказаться от состязания… Так о чем мы говорили минуту назад?
Аталанта коротко ответила:
— Мы с Мелеагром предложили, что будем охранять «Арго» и присмотрим за Гиласом, пока ты — в Мирине. Ты отказался. Идем, Мелеагр!
Когда они вместе удалились, Геркулес сказал Гирасу:
— Что за недобрый нрав у этой Аталанты! Но, полагаю, не хуже, чем у большинства женщин. Ну, а теперь, мой дорогой, ты избавлен от этой маленькой жадной лемносской девки, избавлен твоим дорогим и нежным Геркулесом. Я голоден. Как насчет того, чтобы поесть?
Гилас крикнул вслед Аталанте:
— Скажи Ифиное, пусть принесет моему приемному отцу поесть. Скажи ей, что ему нужны жареная овца и трехгаллонный кувшин вина.
Ифиноя провела Ясона и остальных аргонавтов через городские ворота. Женщины громко восхищенно приветствовали их. Маленький Анкей передал по всей колонне: «Глядеть вперед, не убирать рук с оружия!»
Они прошли в палату Совета, вооруженные девушки отворили им двери, украшенные бронзовыми головами львов, пригласили сесть на скамьи, сказали, что дальше, по коридору, есть прекрасная уборная с сиденьями в критянском стиле, куда подается вода из цистерны на крыше, у каждого сиденья висит на стене мешочек гусиных перьев.
Вскоре Ясона провели к Гипсипиле. Она сидела в великолепно обставленной комнате наверху с выходящим на север окном. Там были личные апартаменты критского наместника до того, как Тесей разграбил Кносс (после чего последовал мятеж всех критских колоний, включая и Лемнос). На стенах были изображены Лев Реи, рвущий на куски ее нагих врагов, мальчики, разъезжающие на дельфиньих спинах, и две женщины, обменивающиеся цветами на рыночной площади Кносса.
Ясон почтительно приветствовал Гипсипилу.
— Прекрасная царица, я уже слышал вести о ваших несчастьях от старого Фианта, уроженца Лемноса, которого один из моих товарищей подобрал в лодке без весел недалеко от Наксоса. Он сообщил, что ваши мужчины давно изводили вас и вынудили вас убить большинство из них.
Гипсипила осторожно ответила:
— Меня радует, что благородный Фоант, брат моей матери, еще жив, хотя не могу постичь, как ему удалось доплыть до Наксийского моря. Он не в своем уме. Когда мы в последний раз встретились, он не вполне понимал, что происходит. Год назад, когда настало время выходить в море, наши мужчины вместо того, чтобы мирно, как обычно, ловить рыбу, начали совершать набеги на Фракийский берег, привозя нам оттуда в дар коров и овец. Мы, женщины, не желали, чтобы нас вовлекли в войну с фракийцами, и моя мать, Главная Жрица, потребовала от них прекратить
Моя мать умоляла их образумиться и вернуть девушек их несчастным матерям — но они ответили, что мы, нимфы, дурно пахнем и что мы им больше не нужны. Хуже того, они выкинули древний черный образ Богини из храма, что в нескольких милях отсюда, и заменили его образом Бога Кузнеца, который сами создали. Мы ничего не имеем против Бога Кузнеца, хотя и предпочитаем представлять его себе как героя, а не как божество, но почему ради него они изгнали Древнюю Богиню? И вот однажды ночью, когда они валялись на улице пьяные, Богиня вселила в нас отчаянную храбрость: ночью мы напали на город и разоружили их, требуя покинуть остров навсегда под угрозой смерти. Мы сразились и победили. Поняв, что они повержены, они согласились отплыть прочь со своими женами, но только при условии, что мы отдадим им всех мальчиков, а девочек оставим себе. Мы согласились, но не разрешили брать с собой оружие и бронь, поскольку опасались, что они вернутся ночью и нападут на нас. Это было примерно год назад, и с тех пор мы больше ничего о них не слышали. Однажды ночью Фоант отправился за ними на лодке, ему недоставало мужского общества, и мы не смогли уговорить его остаться. Позднее моей дочери Ифиное приснился вещий сон: она увидела, как наши мужчины высаживаются в устье фракийской реки; но разгневанные фракийцы налетели на них и изрубили в куски. Увы, мы некоторым образом повинны в их смерти, как и предполагает Фоант. Кто знает?..
Гипсипила глубоко вздохнула и начала плакать. Ясон поцеловал ей руку, чтобы ее утешить, и она притянула его к себе. Он поцеловал ее в шею вместо руки, шепча, что жалеет ее. Рыдая, она мягко оттолкнула его:
— Не целуй меня из жалости, господин мой. До сих пор меня целовали скорее из любви, нежели из жалости. Ясон, позволь признаться тебе — я в глубочайшей тревоге за наш урожай ячменя. Семена были посеяны без обычных обрядов плодородия. И, хотя появились очень здоровые и зеленые побеги ячменя и проса, ибо мы сделали все, что смогли, пожертвовали Матери козлят и ягнят мужского пола, вознесли ей наши обычные молитвы — что если окажется, что выросла одна солома? Тогда нам грозит голод.
Ясон спросил:
— Слишком поздно спасать ваши просо и ячмень обрядами любви, которые у вас здесь приняты? Мне кажется, нет и, конечно, мои товарищи и я…
— Ты — великодушнейший и благороднейший человек! — вскричала Гипсипила. — Поцелуй меня в губы! А знаешь, я смотрела в окно, когда ты приближался, шагая по улице, во главе твоих блистательных людей, и спросила себя: «Кого он более всего напоминает?»
— И кого же я более всего напоминаю, дорогая? — спросил Ясон, сжимая ее мягкую руку.
Гипсипила ответила:
— Яркую звезду, за которой наблюдает девушка из верхнего окна, когда та поднимается из полуночного моря, девушка, которую на следующий день посвятят в тайны женственности и которой не спится от волнения.
— Я и в самом деле кажусь тебе таким? — спросил Ясон. — Позволь сказать тебе в ответ, что твои ясные черные глаза, как две заводи в полночь на морском берегу, в которых отражается все та же звезда.
— А я не дурно пахну? — спросила Гипсипила, и у нее задрожала губа. — Они говорили, что от наших тел воняет.