Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Эмиль из Лённеберги и др.
Шрифт:
Эмиль сидел на чурбане и вырезал своего сотого деревянного старичка, но настроение у него было вовсе не праздничное. Скорее, наоборот! Он был зол, как кусачий муравей! Нет, уж это слишком — сидеть в столярке по три раза в день, да к тому же ни за что ни про что.
— Виноват я, что ли? Папаша сам все время попадается под руку, — бурчал он. — Крысоловку в укромном местечке и то нельзя оставить! Бац, а он тут как тут. И зачем он все время подставляет голову то под кровяное, то под картофельное тесто?
Не подумай
Суббота, двадцать восьмое июля, подходила к концу. Сидя в столярной, Эмиль злился все больше и больше. Вовсе не так представлял он себе юбилей по случаю сотого деревянного старичка. Праздник этот пришелся на субботний вечер, а как же ему пригласить в столярную Альфреда, если у того по субботним вечерам совсем другие дела? Альфред сидит в это время на крылечке людской, милуется с Линой, играет ей на гармошке, и, право слово, недосуг ему ходить в гости к Эмилю.
Эмиль отбросил в сторону резак. Он остался совсем один. Даже Альфреду теперь не до него. И чем больше он думал об этом, тем яростнее злился. Где это видано — просидеть взаперти всю бесконечную субботу, да еще в одной рубашке! Ведь у него не было времени даже одеться — его то и дело волокли в столярку. Видно, папа с мамой, да и Альфред тоже, хотят навсегда запереть его в столярке! Ну, так они еще у него узнают!
Эмиль ударил кулачком по верстаку, и тот заскрипел. Так вот вам, получайте! В этот миг Эмиль принял роковое решение. Он останется в столярке на всю жизнь. В одной рубашке и шапчонке, одинокий и всеми покинутый, он будет сидеть там до самой смерти.
«Вот они обрадуются-то, и мне не придется попусту бегать взад-вперед, — подумал он. — Но и они пусть не суются ко мне в столярку, нет уж. Понадобится папе постругать доски, а негде. Да это и к лучшему, а не то он еще оттяпает себе пальцы. Не знаю никого другого, кроме папы, кому выпадало бы столько бед в один день!»
Когда совсем стемнело, пришла мама Эмиля и отодвинула наружный засов на двери столярной. Потянув дверь на себя, она увидела, что та заперта изнутри. Мама улыбнулась и ласково позвала:
— Эмиль, миленький, не бойся, папа уже лег спать. Можешь выйти!
Но в ответ из столярной донеслось лишь жуткое:
— Ха! Ха! Ха!
— Почему ты говоришь: «Ха! Ха! Ха!»? — удивилась мама. — Отопри дверь и выходи, миленький Эмиль!
— Никогда больше я отсюда не выйду, — замогильным голосом ответил Эмиль. — Суньтесь только, стрелять буду!
Тут мама Эмиля увидела, что ее мальчуган стоит у окна столярной с ружьем в руках. Вначале она не поверила, что он грозится всерьез. А когда наконец поняла, что он не
— Эмиль сидит в столярке и не хочет выходить, — всхлипывала она. — Что нам делать?
Маленькая Ида тоже проснулась и заревела. И все вместе — папа с мамой и маленькая Ида — помчались в столярную. Альфред и Лина, миловавшиеся на крылечке людской, вынуждены были, к великой досаде Лины, бежать вместе с ними. Надо было помочь уговорить Эмиля выйти из столярной.
Поначалу папа был настроен весьма решительно.
— Ничего, выйдешь сам, когда проголодаешься! — закричал он.
— Ха! Ха! Ха! — только и ответил снова Эмиль.
Папа не знал, что хранилось у Эмиля в жестяной банке за верстаком. А был там небольшой, но все же хороший запас еды! Хитрый Эмиль заранее позаботился о том, чтобы не умереть с голода. Ведь никогда не знаешь, в какой день и час снова угодишь в заточенье. Поэтому он всегда держал про запас еду в своей банке. Теперь там лежали белый хлеб и сыр, несколько ломтиков холодной свинины, горсточка сушеных вишен и довольно много сухарей. Воины в осажденных крепостях выдерживали осаду с меньшим запасом провизии.
Эмиль представил себе, что столярка — осажденная крепость, и он будет защищать ее от всех врагов. Храбрый, как настоящий полководец, он стоял у слухового оконца и целился из ружья.
— Ни с места, стрелять буду! — вопил он.
— О, Эмиль, милый мой мальчик, не говори так, а лучше выходи скорее, — всхлипывала мама.
Но и ее слова не помогли. Эмиль был неумолим, не помогло даже предложение Альфреда.
— Слышь, Эмиль, выходи, пойдем на озеро купаться вдвоем — только мы с тобой! Ты и я!
— Нет уж! — с горечью закричал Эмиль. — Сиди себе на крылечке с Линой, на здоровье! А я… я посижу здесь!
Так оно и вышло. Эмиль остался сидеть где сидел. И когда все увидели, что ни угрозы, ни просьбы не помогают, папе с мамой и маленькой Иде пришлось вернуться домой и лечь спать.
Печальный был этот субботний вечер. Мама и маленькая Ида плакали в три ручья, а папа только вздыхал, лежа в постели, — ведь и ему не хватало его мальчугана, который обычно лежал вон там в кроватке: кудрявая головка на подушке, а сбоку — кепчонка и ружье.
Понятно, Лина была не из тех, кто скучал по Эмилю, и не из тех, кому хотелось идти спать. Ей хотелось спокойно посидеть на крылечке с Альфредом, и она была даже рада, что Эмиль остался в столярной.
— Кто его знает, сколько этот проказник усидит на месте, — пробурчала она и, тихонько подойдя к двери, закрыла дверь на засов.
Альфред так рьяно играл на гармошке и пел, что не заметил коварства Лины. «Скачет с поля брани молодой гусар…» — распевал он. Эмиль слушал его, сидя на своем чурбане, и тяжко вздыхал.